Игорь ШЕВЧЕНКО
член Правления Московской
областной организации
Союза писателей России
. Евгений Зубов. Восток и Запад
До недавнего времени считалось, и не без оснований, что в разработке мини-жанров Восток на века опередил Запад. Однако литературные границы между Востоком и Западом и линии судеб лучших их представителей, на мой взгляд, совсем не так далеки, как кажется на первый взгляд.
. с. 590
. I. Евгений Зубов (1942–1996) и хайку
В контексте восточной поэзии творчество поэта представляет несомненный интерес, так как покоится на трёх китах: временах года, пейзажных зарисовках и любви к Земле. Попытаюсь показать это примерами из книги стихов Евгения Зубова «Мисайлово – времена года» (М.:Администрация Ленинского муниципального района Московской области, Московская организация Союза писателей России, 2011). Многим нижеприведённым цитатам можно найти соответствующие трёхстишия хайку.
Распускает март клубки сугробов
На живые нити ручейков
. с. 20
В глубину ещё пустых скворешен
Смотрит неба любопытный глаз.
. с. 20
Серебристый тонкий месяц
Видит в лужах свой двойник.
. с. 25
Глядишь на тонкие берёзки,
Как сквозь зелёное стекло.
. с. 29
Цветы и песни воедино
Сплетает май в живой венок.
. с. 20
Трётся о ноги котёнком
В белом пуху одуванчик.
. с. 38
Словно монета со дна водоёма,
С неба дневного белеет луна.
. с. 52
Встал георгин – светофор краснощёкий,
Лету командует: «Стоп!»
. с. 58
. с.591
Грач на столбе, задумчивая птица,
К светилу повернулся чёрной грудью.
На ветвях корявой груши
Вижу чёрного скворца.
. с. 62
. В данном случае не удержусь, чтобы не отметить аналогию со всемирно известным «вороном Басё».
Осенние ветры закрыли
Открытое в лето окно.
. с. 63
И день, и ночь шумит холодный ветер,
Разучивая в рощах букву: ш-ш-ш-ш…
. с. 67
Звёзды, словно жёлтые цыплята,
Облаков пробили скорлупу.
. с. 78
Яркий месяц засмотрелся в лужу
И вмерзает незаметно в лёд…
. с. 78
У входа в лес склонённый ствол берёзы
Шлагбаумом тропинку перекрыл.
. с. 82
. II. Евгений Зубов и Масаока Сики (1867–1902)
Если присмотреться, то можно обнаружить сходство узловых точек жизни Евгения Зубова и великого мастера поэзии хайку – Масаоки Сики.
Приведу параллельно тексты:
- [1] из статьи А. Зименкова «Есенин Видновского края» упомянутой выше книги «Мисайлово – времена года» (М.: Администрация Ленинского муниципального района Московской области, Московская организация Союза писателей России, 2011);
- [2] из 4-го тома «Истории новой японской поэзии» Александра Долина (Санкт-Петербург: ГИПЕРИОН, 2007):
с. 592
[2], с. 231:
«…Годом раньше [1899 – ИШ] у него [Масаока Цунэнори – ИШ] открылось кровохарканье – дала себя знать болезнь бедных, неизлечимая в ту пору чахотка. Туберкулёз, нажитый усердным школяром в годы, когда пристанищем ему служили холодные, грязные комнатушки в токийских трущобах, остался его зловещим спутником на всю жизнь. Узнав, что дни его сочтены, Масаока Цунэнори решил взять литературный псевдоним Сики – Горная кукушка. По древнему поверью, у горной кукушки (чьи трели нисколько не похожи на знакомое нам монотонное кукование) при пении идёт горлом кровь».
[1], с. 122-123:
«Болезнь к Зубову подступала исподволь, постепенно. Первые лёгкие проявления мышечной дистрофии ног были отмечены ещё в школе. <…>
Юноша понимал, что с ним творится что-то неладное, однако, ни родным, ни друзьям очень долго ничего не говорил. Тайна открылась в Мисайлове совершенно случайно. «Выхожу я как-то в сени, где у нас находилась лестница. И вижу: Женя лежит у этой лестницы – свалился.<…>» (З. П. Зубова).
Родные без промедления отвезли Евгения в Боткинскую больницу, где вынесли вердикт: болезнь неизлечима. Сказали, что с таким заболеванием живут лет до тридцати».
[2], с. 231-232:
«Однако известие о том, что он приговорён к скорой и мучительной смерти, не остановило Сики и не отвратило его от творчества.
Наоборот, он с удвоенной энергией набрасывается на книги, пробует кисть в различных стихотворных жанрах, занимается рисованием, много путешествует по стране и ведёт художественные путевые дневники, знакомится с ведущими столичными поэтами и критиками – словом, стремится как можно скорее определиться в своём призвании и занять подобающее место в литературном мире».
[1], с. 125:
«Впоследствии поэт напишет стихотворение «Угол», из которого можно понять, каким образом он решил противостоять болезни.
с. 593
[2], с. 232:
«В 1892 году Сики впервые получил возможность обосноваться в собственном жилище. <…> Дом стоял на окраине Токио, среди пышной зелени. <…>
Сики любил эту жизнь наедине с природой <…>. Но больше всего на свете он любил книги».
[2], с. 124, 129-130:
«Постепенно вся жизнь ещё совсем молодого человека сосредоточилась в пределах двора.
Зиму Евгений проводил в родительском доме. А в летний период местом проживания его становились прилепленная к тыльной стороне избы небольшая пристройка – «домушечка» да сад, где сын Зои Петровны
Борис смастерил скамейку и столик. <…>
Я к одиночеству привык –
Мне ль одиночества бояться.
Среди своих любимых книг
Я буду плакать и смеяться. <…>
Зоя Петровна Зубова рассказывала: «На улице – зима. Приходит Володя Попов, они садятся с Женей рядом и начинают беседовать о своём. И вдруг Попов говорит, что новую книжку купил. Женя спрашивает: «А почему же мне не принёс показать?» В ответ Попов вскакивает, одевается и говорит, что сейчас принесёт. На улице мороз, а он побежал к себе в Молоково за книжкой. Часа через полтора приносит книжку, и они оба склоняются над ней».
[2], с. 75-76, 242:
«В последние годы жизни туберкулёз позвоночника приковал поэта к постели. <…>
Упал на окно
отсвет зимнего солнца –
комната больного… <…>
Одиночества час.
Лежу, распростёршись на ложе.
Друг ещё не пришёл.
Я один на один с цветущей
сливой карликовой в вазоне. <…>
На одре болезни
поворачиваюсь, чтобы лечь
поближе к жаровне… <…>
Сквозь стеклянную дверь
любуюсь печальной картиной:
под весенним дождём,
вся усыпанная цветами,
одинокая мокнет вишня…
Поэт постепенно угасал. Он всё реже вставал, чтобы выйти взглянуть на деревья и цветы во дворе. Вскоре он был лишён и этих маленьких радостей, не в силах даже приподняться на своём скорбном ложе, довольствуясь созерцанием грозди глицинии или пиона в горшочке. И только разум Сики до самой безвременной кончины, которая застигла его 19 сентября 1902 г., сохранял удивительную ясность».
[1], с. 124, 149, 157, 163:
«Последние шесть лет он прожил, не вставая с постели, в окружении книг, в горнице за сооружённой для него выгородкой. <…>
Однако тайная тревога живёт в нём. Порой становится нестерпимой. И тогда он жалуется в стихах на «зелёную», «жёлтую» и «белую» скуку, завидует деревьям и травам, которым следующей весной дано «всё начать с нуля».
Белая скука короткого зимнего дня.
Снег на ветвях, на поверхности мёрзлых перил…
Белая скука страшит и пугает меня.
Чтоб одолеть одному её, хватит ли сил? <…>
Мои стихи – бездомные бродяги. <…>
Весной 1996 года полиграфическое предприятие «Инициал» подготовило вёрстку сборника, и я отвёз её автору. <…>
Самого сборника поэту было увидеть не суждено. Книга стихов «Мисайлово – времена года» (Видное: Инициал, 1996) вышла через несколько месяцев после его смерти».
Великий японский поэт сказал:
«Чужих меж нами нет!
Мы все друг другу братья
Под вишнями в цвету».
Кобаяси Исса – Вера Маркова.
Ливень пятой луны.
СПб.: Кристалл, 1999. С. 391
. III. Зубовская премия
При вручении 11-й Московской областной литературной премии имени Евгения Зубова царила атмосфера почти семейная, «как на чайной церемонии», сказал бы японец. А ведь в зале Центральной районной библиотеки находились первые лица и администрации Ленинского района, и Союза писателей России. Я благодарю работников Центральной районной библиотеки города
Видное, готовивших столь важное культурное мероприятие, Льва Константиновича Котюкова, лауреатов и всех пришедших на церемонию.
Свою премию рассматриваю как ещё один шаг к признанию литературным сообществом права краткостиший на существование как поэтического жанра, в котором Евгений Зубов мог быть среди лучших.
2017__