Судьба японской поэзии в России (автор: Александр Долин)

   NB: статья взята из письма Александра Долина и публикуется с разрешения автора.

Японскую поэзию в России давно знают и любят, но, к сожалению, знают не совсем так, как должно, и любят не совсем за то, за что ее можно любить. Во всяком случае, так подсказывают мне сорокалетний опыт перевода, двадцатилетний опыт работы в японских университетах, практика общения со специалистами и преподавания японской литературы многим поколениям японских и иностранных студентов.

Несмотря на продолжающийся в России уже не первое десятилетие «бум японской культуры», в области перевода классической японской поэзии, где и раньше все обстояло не слишком благополучно, сложилась, без преувеличения, критическая ситуация. На фоне успешного развития блестящих отечественных школ перевода с английского, французского, немецкого, испанского, итальянского и китайского языков поступающие в продажу сборники японской поэзии выглядят зачастую либо как триумф воинствующего дилетантства, либо – что еще хуже – как попытки выдать относительно корректный, но «для красоты» перекореженный академический подстрочник за поэзию, которой он по определению быть не может. Чисто академические переводы больших собраний японской поэзии, бесспорно, представляют серьезный вклад в науку, но претензия таких работ на «поэтичность» только усугубляет царящий на рынке японской литературы разброд, который грозит превратить этот рынок в базар и лишить читателя мало-мальски объективных ориентиров.

Причины той трагикомической легкости, с которой ныне в печать отправляется любая поэтическая или псевдопоэтическая книжица с маркой «Япония», предельно просты: отток квалифицированных специалистов из сферы японской литературы, не приносящей доходов, коммерческий интерес издателей к «японской теме» и отсутствие элементарных критериев в определении «поэтического» и «не-поэтического» перевода, которые, разумеется, всегда неизбежно присутствовали в работе с западной поэзией. Это в особенности относится к поэзии танка – самому изощренному и утонченному жанру японской лирики, существующему в канонической устойчивой форме, которая достаточно сложна для перевода. Если в переводе хайку все, в основном, зависит от правильного понимания текста и верно выбранной интонации (число слогов может отличаться от оригинала), то в танка мы имеем дело с миниатюрным филигранно отделанным стихотворением твердой формы с четким метром и подвижной ритмической схемой, переполненном поэтическими аллюзиями и тропами на предельно сжатом пространстве.

Трудно предположить, что какой-нибудь издатель станет публиковать на русском языке переводы сонетов Петрарки или Шекспира, выполненные без единого ритма, отработанной рифмы и заданной сонетной композиции. Однако к шедеврам танка эти элементарные требования здравого смысла издатели предъявлять не собираются. А ведь танка – ничуть не менее устойчивая форма, чем европейский сонет, как отмечал еще Валерий Брюсов, безуспешно и настойчиво пытаясь найти ключ к переводу японских пятистиший.

К сожалению, если читатель возьмет на себя труд перелистать имеющиеся ныне на книжном рынке сборники танка (и не только), он убедится что подавляющее большинство их лишено даже намека на какой бы то ни было единый принцип перевода. За редкими исключениями, одни и те же переводчики (число их всегда было и остается невелико) в одном и том же сборнике прибегают то к белому стиху, то к верлибру, то к дольнику с ломающейся строкой, то к регулярному катрену с грубо оборванным концом, то к псевдопоэтической инверсии, то к введению квазиархаических неологизмов, а зачастую и  просто к переложению гениального пятистишия незамысловатой прозой, разбитой для вящей убедительности на пять строк. Удачные попытки, если они есть, фактически нивелируются массой неудачных.

О передаче поэтических приемов говорить вообще не приходится, хотя они порой «разъясняются» в примечаниях. Страшная чересполосица типична не только для бесцеремонных перепечаток из старых фондов или любительских поделок, но и для академических переводов последних лет с претензией на «высокую поэзию», к которой почтенные ученые мужи и дамы – при всем уважении к их сединам – никогда ранее фактически не имели никакого отношения. Однако воцарившаяся на «рынке японской литературы» вседозволенность и всеядность позволяет участвовать в нем кому угодно и с чем угодно, тем более, что корявость текстов, якобы проистекающую из оригинала, всегда можно скрасить иероглифами или картинками соблазнительных японских девиц легкого поведения в атласных кимоно, с пышными прическами и веерами.

Мода на японскую экзотику до некоторой степени, конечно, компенсирует и камуфлирует издержки текстов, но ничто не может искупить отсутствие художественного вкуса и элементарного ремесленного мастерства. Почему-то именно в области японской поэзии впервые в истории русской словесности была стерта грань между профессиональным поэтическим переводом, неумелым и претенциозным любительским переводом, академическим подстрочником, квазипоэтическим академическим переводом и грубой подделкой (как в случае с «танка Рубоко Шо»).

Между тем самоочевидно, что от переводчика поэзии, как от любого профессионала, требуется, прежде всего, знание своего ремесла: владение любой или почти любой поэтической формой, рифмой и ритмом, способность при необходимости воспроизвести сонет и октаву, триолет и канцону, газель и рубаи. Ведь плохого скрипача или доморощенного любителя-виолончелиста не возьмут в симфонический оркестр, даже если он будет пытаться исполнять экзотическую восточную музыку. В этом смысле поэзия ничуть не отличается от музыки, живописи или любого другого вида искусства. Без соответствующей технической подготовки заниматься поэтическим переводом невозможно – как невозможно играть фуги, не имея слуха и не получив музыкального образования. Российская школа поэтического перевода, насчитывающая десятки славных имен, давно доказала справедливость такого утверждения. Это тем более очевидно в приложении к японской традиции, где поэтические формы и канонические приемы входили в плоть и кровь тысяч и тысяч авторов, закрепляясь в неизменном обличье на много веков. Однако на рынке «японской поэзии» сии простые истины не работают.

Большинство издателей, ввиду плачевного отсутствия реальных поэтов-переводчиков с японского, пошло по пути публикации эклектических сборников, набитых самыми различными, произвольно состыкованными переводами, о которых в критике ныне принято говорить «или хорошее, или ничего». Но, разумеется, ничего хорошего издания такого рода, профанирующие одну из лучших поэтических традиций мира, в себе отнюдь не содержат. Даже если в них попадаются отдельные удовлетворительные образцы, в целом такая книга может только сбить читателя с толку, внушая ему, что тончайшую лирику можно переводить как Бог на душу положит, – хоть языком Псалтири, хоть языком Винни Пуха, хоть языком телефонного справочника, – если только она написана на японском. Но это не так.

Твердые поэтические формы можно переводить только в адекватных – пусть и не идентичных – твердых формах, которые не допускают беспричинных вольностей. Канонический образный строй требует ответного канонического образного строя, каноническая метрика – релевантной метрической схемы, канонические художественные приемы – сходных приемов, каноническая лексика – соответствующей канонической лексики. Иначе мы получим то, что уже получили сегодня – курьезы, нелепости и бесцветные подстрочники, которые, по произволу переводчика с  издателем, выдаются за жемчужины поэзии и, при молчаливом или громогласном одобрении критики, вводят читателя в заблуждение. Японская поэзия заслуживает лучшей участи. Будем надеяться, что новые поколения поэтов-переводчиков (а они еще придут) выучат восточные языки и скажут свое слово, которое донесет до российских читателей не мнимую, но подлинную красоту японского стиха

 

                                   Alexander Dolin

                                   Professor of Japanese Literature
                                   and Civilization Studies
                                   Akita International University
                                   Japan
NB: статья взята из письма Александра Долина и публикуется с разрешения автора.

Добавить комментарий