В. Г. Астонъ. Исторiя японской литературы.

Астонъ 1904 г, страницы I — XIX

И.А.Шевченко

Астонъ в переводе В. Мендрина, 1904 г, страницы I — XIX

В рамках изучения первых переводов на русский язык литературы о Японии вообще и японской поэзии в частности необходимо полностью опубликовать труд Астона в переводе Мендрина. Ранее был приведен лишь конспектhttp://stihi.ru/2009/12/14/214. Теперь постараюсь восполнить пробелы конспекта. Временно новые части книги будут публиковаться отдельно. В этом отрывке наиболее интересные, вероятно, страницы ХVII-XIX.

Игорь Шевченко

В. Г. Астонъ. Исторiя японской литературы.

Переводъ с англiйскаго
Слушателя Восточного Института, Подъесаула
В. Мендрина

Подъ редакцiей  и. д. Профессора Е. Спальвина

ВЛАДИВОСТОКЪ.
Паровая типо-лит. газ. «Дальнiй Востокъ».
1904.

———————————————————————————

—  II  —

Извлечено изъ XI-го и ХII-го томовъ «Известiй Восточнаго Института».

А History of Japanese Literature.
By W. G. Aston, С. М. G., D. Lit., Late Japanese Secretary to H. M. Legation, Tokio.
New York. D. Appleton and Company. 1899.
(80 ХI+408 стр.).

————————————————————————————————————

—  III  —

ОГЛАВЛЕНИЕ.

Отъ редактора………………………………….…………………………..………..…….VII.
Предисловiе переводчика…………………………………………………………………XI.
Библиографическая заметка В. Г. Астона ……………………………………………XXIX.
Списокъ словарей, грамматикъ и другихъ книгъ, полезныхъ
изучающимъ японскiй языкъ…………………………………………………………XXXII.

КНИГА ПЕРВАЯ. — Древнiй перiодъ (до 8-го столетiя после P. X.).

Начало японской литературы.—Песни.—Синтоистическiя молитвословия…………..…1.
— — — — — — — — — — — — — —

КНИГА ВТОРАЯ.—Нарскiй перiодъ (8-е столетiе после P. X.)

Глава I.—Проза Нарскаго перiода.—Кодзики.—Идзумо-фудоки………………….…… 10.
Глава II.—Общiя замечанiя о японской поэзiи.—Танка.—Нага-ута.
—Макура-котоба.—Юкари-котоба.—Нарская поэзiя.—Маньосю.
—Ханка.—Образцы стихотворенiй изъ Маньосю и Кокинсю.—Нихонги…….……….15.
— — — — — — — — — — — — — —

КНИГА ТРЕТЬЯ.—Хейанскiй (классическiй) перiодъ. (800—1186 г. после P. X.)

Глава I.—Введенiе.—Положенiе женщины и ея отношенiе къ литературе.
—Изобретенie силлабическаго письма…………….………………………………………….36.
Глава II.—Поэзiя.—Кокинсю.—Поэтическiе турниры.—Образцы танка изъ Кокинсю..39.
Глава III.—Проза.—Предисловiе къ Кокинсю.—Тоса-ники—Такетори—моногатари.
—Исе-моногатари.—Уцубо-моногатари.— Хамамацу-цюнагонъ-моногатари.
—Оцикубо-моногатари.—Сумiiоси-моногатари.—Ямато-моногатари……. ……………43.
Глава IV.—Гендзи-моногатари.—Мурасаки-но-сикибу-ники……………………………..66.
Глава V.—Макура-но-соси …………………………………………………………………..76.
Глава VI—Сагоромо-моногатари.—Сарасина-ники.—Торикаебая-моногатари.
—Удзи-моногатари.—Прочie менee значительные моногатари…………………………..87.
Глава VII.—Историческiя сочиненiя: Ейгва-моногатари и О-кагами.—Сочиненiя на китайскомъ языке: Cio-дзироку, Енгисики и Baмiocio……………………………………..90.
— — — — — — — — — — — — — —
—  IV  —

КНИГА ЧЕТВЕРТАЯ.—Камакурскiй перiодъ (1186-1332 г.).(Упадокъ учености).

Глава I.—Введенiе.—Установленiе cioгуната.—Неблагопрiятныя условiя для развитiя литературы.—Процветанiе буддизма и его влiянie на литературу………………………..95.
Глава II.—Историческiе труды: Гемпей-сейсуйки.—Хейке-моногатари.
—Мидзу-кагами.—Хогенъ-моногатари и Хейдзи-моногатари…………………………….97.
Глава III.—Ходзiоки и прочiя сочиненiя Камо-но-Цiомей.—Идзаioи-ники и прoчiя сочиненiя Абуцу-ни.—Бенъ-но-найенси-ники.—Поэзiя.—Хякунинъ-иссю.—Книги на китайскомъ языке. —Адзума-кагами……………………………………………………….105.

КНИГА ПЯТАЯ.—Перiоды Намбоку-цiо (1332-1392 г.) и Муромаци (1392-1603 г.). (Темные века).

Глава I.— Введенiе.—Дзинно-сiотоки.—Генгенсю.—Тайхейки…………………………120.
Глава II.—Кенко и его произведенiе Цуре-дзуре-гуса…………………………………….136.
Глава III.—Поэзiя.—Развитiе лирической драмы изъ мимическихъ танцевъ кагура.
—Кванъами Кiioцугу и его последователи.—Сборникъ Ioкioку-цуге и характеристика «но». —Переводъ лирической драмы Такасаго.—Содержанie лирическихъ драмъ Тосенъ и Додзiодзи.—Фарсы кiогенъ………………………………………………………………….147.

КНИГА ШЕСТАЯ.—Едоскiй перiодъ (1603-1867 г.). (Возрожденiе учености).

Глава I.—Введенiе: Токугавcкiй сiогунатъ; книгопечатанiе; характеристика литературы Едоскаго пepioдa.—Тайко-ки………………………………………………………………163.
Глава II.—Кангакуся 17-го столетiя.—Фудзивара Сейква.—Разработка Сунской философiи въ Японiи.—Хаяси Радзанъ и его сынъ Хаяси Сюнсай.—Каибара Еккенъ.
—Араи Хакусеки.—Муро Кюсо.—Bлiянie кангакуся на японскiй языкъ………………168.
Глава III.—Народная литература 17-го столетiя.—Происхожденiе народной литературы.
—Романы Мокудзу-моногатари. Усуюки-моногатари и Ханносуке-но-соси.—Романистъ Ибара Сайкаку.—Детскiя сказки. —Происхожденiе народной драмы. —Драматургъ Цикамацу Мондзаемонъ.—Содержанiе его драмы Кокусенъя-кассенъ.
—Театръ Кабуки…………………………………………………………………………….203.
Глава IV.—Пoэзiя 17-го столетiя.—Хайкай и более раннiе слагатели ихъ: Ямадзаки Соканъ, Аракида Моритаке и Maцyнaга Тейтоку.—Мацуо Бacio.—Хайкай другихъ авторовъ.—Хайбунъ.—Кioкa.—Народная лирика………………………………………..220.
Глава V.—Кангакуся и народная литература 18-го столетiя.—Кангакуся.
— Порнографическая литература.—Дзицуроку-моно.—Bacoбioe.—Драматургъ Такеда Идзумо………………………………………………………………………………………..229.
Глава VI. —Вагакуся 18-го столетiя.—Заслуги Мицукуни въ области японской литературы.— Кейцю.—Китамура Кигинъ.—Када
— — — — — — — — — — — — — —
—  V  —

Адзумамаро и его племянникъ Аримамаро.—Камо Maбуци и его произведенiя.
—Мотоори Норинага н его произведенiя………………………………………………….240.
Глава VII.—Ученая литература 19-го столетiя.—Хирата Ацутане.—Охаси Дзюндзо.
—Сингаку.—Буддiйская литература………………………………………………………254.
Глава VIII. —Фикцiя и исторiографiя 19-го столетiя.—Санто Кioденъ.—Кioкyтей Бакинъ.—Рютей Танехико.—Сикитей Самба.—Дзиппенся Икку.—Ниндзiобонъ.
—Историческiя сочиненiя на китайскомъ языке…………………………………………262.

КНИГА СЕДЬМАЯ. —Пореформенный (Токiоскiй) перiодъ до 1898 года.

Причины паденiя cioгyнaтa.—Европейское влiянie.—Изученiе Европы.—Появленiе повременной прессы.—Цубоуци Юдзо.—Судо Нансуй.—Ямада Такетаро.—Eнцio.
—Одзаки Токутаро.—Кода Наpiюкi.—Общая характеристика новейшей литературы и положенiе современных писателей.—Ученая литература.—Поэзiя.—Заключенiе…..290.

Указатель………………………………………………………………….……….………305.
Замеченныя погрешности.

— — — — — — — — — — — — — —
—  VI  —

— — — — — — — — — — — — — —
—  VII  —

Отъ Редактора.

Предлагаемый переводъ Исторiи японской литературы В. Г. Астона печатался въ большей своей части при весьма неблагопрiятныхъ обстоятельствахъ. Благодаря начавшимся въ конце января с. г. военнымъ действiямъ на Дальнемъ Востоке переводчикъ былъ вынужденъ оставить Восточный Институтъ, въ который онъ былъ командированъ начальствомъ для слушанiя лекцiй, будучи отозванъ, сперва въ свой полкъ, а затемъ въ распоряженiе Военнаго Коммисара въ Мукдени. Благодаря этому онъ не только не успелъ привести въ надлежащiй видъ и окончить составлявшiйся имъ, обещанный въ его предисловiи iероглифичеcкiй указатель, но долженъ былъ бросить на произволъ мобилизацiоннаго времени, въ значительной меpе касавшагося и владивостокскихъ наборщиковъ, целый рядъ только-что набранныхъ, но еще не прокорректированныхъ листовъ изданiя. Такимъ образомъ, когда владивостокская жизнь после первыхъ тревожныхъ дней опять пошла своимъ обычнымъ теченiемъ, применившись, конечно, къ требованiямъ военнаго времени и военнаго положенiя города, дальнейшее веденiе изданiя и корректуръ осталось безъ заботливаго попеченiя талантливаго переводчика, умелая рука и зоркiй глазъ котораго неустанно работали надъ исправленiемъ и усовершенствованiемъ текста. Нижеподписавшемуся редактору подлежащаго отдела «Известiй Восточнаго Института», съ величайшимъ интересомъ все время следившему за быстрой и неутомимой работой даровитейшаго и лучшаго изъ своихъ слушателей, пришлось одному довести до конца все изданiе. Конечно, редактировать работу, въ роде предлагаемой, снабжать ее примечанiями и объясненiями, заниматься сличенiемъ приводимыхъ въ ней цитатъ съ японскими первоисточниками не представляетъ собою ничего, кроме высшего
наслажденiя, но вместе съ темъ пропорцiонально самимъ внутреннимъ достоинствамъ издаваемой работы увеличиваются и требованiя, предъявляемыя къ редактору, да еще къ редактору, работающему въ отсутствiе самого автора. Неосторожно исправленное слово или выражение пере-

— — — — — — — — — — — — — —
—  VIII  —

водчика,  хотя и приведенное въ более точное соответствiе съ японскимъ первоисточникомъ, иногда въ разрезе съ передачей, принятой авторомъ англiйскаго изданiя, въ состоянiи создать резкiй диссонансъ, что, конечно, не можетъ иметь места, когда caмъ авторъ-переводчикъ имеется на лицо и уже самъ, по сделаннымъ указанiямъ, исправляетъ или переделываетъ данное место или выраженiе.
Переводчикъ использовалъ въ своемъ пространномъ предисловiи почти все заслуживающiя вниманiя мысли, изложенныя въ предисловiи Астона. Осталось неиспользованнымъ лишь одно место, въ которомъ Астонъ распространяется о способахъ составленiя имъ своей истоpiи японской литературы и объясняетъ, почему онъ держался такого, а не иного метода. «На нижеследующихъ страницахъ,—говоритъ Астонъ,— отведено лишь сравнительно мало места изложенiю личныхъ впечатленiй и мненiй, результату грубой работы пiонера, не могущему претендовать на признанiе за нимъ зрелаго литературнаго сужденiя. Казалось болеe предпочтительнымъ, въ особенности въ отношенiи литературы, такъ мало известной въ Европе, какъ японская, отвести самое широкое место переводамъ и извлеченiямъ и такимъ бiографическимъ сведенiямъ, которыя необходимы съ целью показать, къ какому классу людей принадлежали авторы… Выдающимся авторамъ отведено сравнительно больше места, чемъ менее известнымъ, и сделана попытка, насколько то позволяютъ, наши знанiя, следить за движенiемъ литературы и указать те причины, которыми обусловливался тотъ или иной характеръ ея въ различные перiоды.
Составители исторiй европейскихъ литературъ въ праве предположить, что ихъ читатели обладаютъ некоторымъ предварительнымъ знакомствомъ съ выдающимися событiями политической и религiозной исторiи страны, о которой они пишутъ. Въ отношенiи Японiи, однако, казалось не лишнимъ прибавить некоторыя данныя указаннаго рода, безъ знанiя которыхъ невозможно понять ходъ ея литературнаго развитiя».
Въ конце своего предисловiя Астонъ замечаетъ, что «японскiя слова и имена собственныя введены въ текстъ въ наивозможно меньшемъ количестве», благодаря чему, конечно, книга для непосвященныхъ въ произношенie и значенiе японскихъ словъ читателей, съ непривыкшимъ къ японской фонетике ухомъ, читается гораздо легче и приятнее, чемъ то было бы въ противномъ случае. Астонъ избегаетъ чрезмернаго употребленiя японскихъ словъ и именъ собственныхъ путемъ замены ихъ местоименiями. Если благодаря такому пpieмy Астона,

— — — — — — — — — — — — — —
—  IX  —

быть можетъ, въ русскомъ переводе его книги замечается несколько чрезмерное унитребленiе местоименiй, то следуетъ помнить, что это вызвано необходимостью, отъ которой, равно какъ и самъ Астонъ, не могъ и освободиться его переводчикъ. При всемъ томъ, однако, думается, что местоименiя употреблены переводчикомъ достаточно умело, чтобы не итти въ разрезъ съ основными прiемами русской речи.
Что касается транскрпцiи японскихъ словъ, то въ предлагаемомъ труде принята и проведена транскрипцiя, употребляемая въ Восточномъ Институте и представляющая собою переложенiе простыхъ принциповъ вceмipнo признанной англiйской транскрипцiи на обыкновенное русское письмо. Въ этой транскрипцiи «io» представляетъ собою одинъ слогъ и читается какъ «е» въ слове «ежъ»; «е» поизносится всегда твердо; «х» произносится менее густо, чемъ въ русскомъ языке, приближаясь къ западно-европейскому «h»; «дз» (въ т. н. научной транскрипцiи, не прививающейся, однако, среди нашей интеллигентной публики, принято писать «цз»), произносится несколько тверже русскаго «з»; «дз», «ц» и «с» передъ «и» или iотованной гласной несколько приближаются соответственно къ «дж» (чж), «ч» и «ш», но никогда не совпадаютъ съ ними; «и» и «у» после «ф», «х», «к», «с» и «ц» часто почти не слышны; «у» передъ «м» (встречается, впрочемъ, лишь въ начале весьма немногихъ словъ) не слышно и вызываетъ какъ-бы удвоенiе или просто усиленiе следующаго «м»; «й» принято только въ китайскихъ чтенiяхъ iepoглифовъ; «и» произносится всегда отдельно отъ предшествующей ей гласной и, согласно требованiямъ русской орфографiи, заменяется передъ следующей за ней гласной, за исключенiемъ «о», буквой «i»; носовое «н», произносимое въ японскомъ языке, впрочемъ, лишь съ очень незначительнымъ носовымъ оттенкомъ, передано черезъ «ъ», а «ь» после «н» употреблено лишь въ очень немногихъ (древнихъ) названiяхъ со следующимъ после него «о». Составныя части сложныхъ словъ, въ техъ случаяхъ, когда эти составныя части заметнымъ образомъ сохраняютъ свое основное значенiе или, другими словами, въ техъ случаяхъ, когда выражаемое сложнымъ словомъ понятiе съ точки зренiя русскаго языка не даетъ одного цельнаго понятiя, а понятiе сложное, отделены при помощи тире; такое же тире применено и въ заглавiяхъ сочиненiй и названiяхъ съ целью объединенiя ихъ для глаза непривычныхъ читателей. Японскiя фамилiи всегда предшествуютъ именамъ собственнымъ; въ древнихъ фамилiяхъ частица родительнаго падежа «но», соединяющая фамильное имя съ именемъ собственнымъ, поставлена между двумя тире. Ударенiе не указано, такъ, какъ оно въ японскомъ язы-

— — — — — — — — — — — — — —
—  X  —

ке представляетъ собою весьма легкiй, трудно уловимый тоническiй акцентъ,—лучше всего произносить отдельные слоги японскихъ словъ по возможности равномерно, oттеняя лишь слоги, предшествующiй и следующiй за указанными выше случаями «полунемыхъ» гласныхъ, и последнiе слоги первыхъ частей сложныхъ словъ.
Деломъ первостепенной важности для правильнаго произношенiя японскихъ словъ является точное и аккуратное произношенiе короткихъ и долгихъ слоговъ, такъ какъ оть нихъ, въ особенности въ китайскихъ словахъ, вошедшихъ въ японскiй языкъ или образованныхъ въ Японiи изъ сочетанiя двухъ или несколькихъ iepoглифовъ, съ сохраненiемъ китайскаго чтенiя ихъ, зависитъ часто весь смыслъ слова. Долготу
обыкновенно принято обозначать прямыми, горизонтальными черточками надъ соответствующими гласными. Въ письме это легко исполнимо, въ печати, однако, требуется для этой цели особый комплектъ шрифта, не имеющагося, однако, въ самыхъ лучшихъ типографiяхъ. Къ сожаленiю, и въ хорошо обставленной во всехъ прочихъ отношенiяхъ типографiи газеты «Дальнiй Востокъ», въ которой печаталась предлагаемая работа, не оказалось литеръ съ указанными надстрочными знаками, благодаря чему пришлось отпечатать всю работу безъ этихъ, важныхъ для точной транскрипцiи японскихъ словъ (конечно, только для лицъ, малознакомыхъ съ японскимъ языкомъ и непривыкшихъ къ правильному чтенiю безъ такихъ дiакритическихъ знаковъ), отличительныхъ знаковъ. Въ виду военнаго времени пришлось и отказаться отъ исполненiя имевшагося по первоначалу намеренiя приложить къ работе iероглифическiй указатель, съ присоединенiемъ къ нему и русскаго указателя, набраннаго собственнымъ шрифтомъ Института, располагающимъ всеми необходимыми литерами съ надстрочными знаками. Въ виду того же военнаго времени и бомбардировки Владивостока пришлось упаковать и спрятать собственные, pyccкiй и восточные, шрифты Института. Iероглифическiй указатель, а равно и русскiй, отпечатанный съ необходимыми
надстрочными знаками, будутъ изданы особо, когда позволятъ обстоятельства, пока же необходимый указатель прилагается въ наборе однимъ только обыкновеннымъ шрифтомъ.

Е. Спальвинъ.
Г. Владивостокъ, 25-го февраля 1904 года.

— — — — — — — — — — — — — —
—  XI  —

Предисловiе Переводчика.

Одинъ японскiй публицистъ нашего времени, некто Хага Яици, сделавъ краткiй очеркъ культурнаго прогресса въ Японiи за нынешнiй перiодъ Мейдзи (съ начала реставрацiи власти микадо въ 1867 г.), говоритъ въ заключительной изъ своихъ десяти публичныхъ лекцiй по исторiи японской литературы 1): «Такой необыкновенно быстрой цивилизацiи, такого быстро шагающаго прогресса нетъ ни въ одной стране, нетъ нигде въ мipе,— и европейцы поражаются. Однако, совсемъ нечего удивляться этому. Если европейцы поражаются, то это потому, что они считаютъ Японiю за страну варварскую. Но для Японiи, которая уже три тысячи летъ тому назадъ блистала своей литературой, для Японiи, которая собрала въ себе индiйскую религiю, китайскую моральную философiю и все великолепiе цивилизацiи Востока, для Японiи, въ которую уже триста летъ тому назад стала проникать культура Запада,—для нея прогрессъ последнихъ двадцати—тридцати летъ является деломъ вполне естественнымъ.»—Такъ вотъ она какова оказывается эта Янонiя! Японiя, о которой мы русскiе имеемъ очень смутныя представленiя, какъ о какой-то курьезной стране восходящаго солнца, где-то тамъ въ море на Дальнемъ Востоке, стране, где ростутъ хризантемы, где женоподобные, приседающiе мужчины ходятъ въ смешныхъ кафтанахъ, где женщины легко доступны, где делають чудно вышитыя ширмы и восхитительныя лакированныя вещицы…. Но довольно! И въ томъ, и въ другомъ есть своя доля преувеличенiя. Если въ речи Хага отбросить задорное хвастовство подростка, впервые выступающего въ обществе, то проводимая въ ней идея далеко не такъ неправдоподобна, какъ кажется съ перваго взгляда.
Какъ страна, какъ государство, Японiя действительно давно существуетъ; мало того она давно уже существуетъ, какъ государство куль-
________________
1) Кокубунгакуси-дзикко. Бунгакуси Хага Яици кодзюцу. Дай-дзикко. Гендай-бунгаку,—кецуронъ, т. е. Десять лекцiй по исторiи японской литературы. Кандидата словесности Хага Яици. Лекцiя десятая: Современная литература; заключенiе, стр. 253.

— — — — — — — — — — — — — —
—  XII  —

турное. Только культура ея своеобразна: эта культура странъ Дальняго Востока, которую европейцы не склонны вообще признавать за истинную культуру. Но это вопросъ, заниматься разсмотренiемъ рro и contra котораго здесь не место. Для насъ важенъ тотъ фактъ, что культура въ Японiи существовала уже давно и давно уже имела те данныя, которыми обусловливается жизнь культурныхъ нацiй. Политическая, умственная и нравственно-духовная жизнь этой нацiи зволюцiонировала такъ же, какъ эволюцiонируетъ она и у всякаго народа, только проявленie этихъ зволюцiй во вне шло своимъ самобытнымъ, иной разъ чуждымъ нашему пониманiю, путемъ. Однимъ изъ мерилъ и показателей культурности нацiи является ея литература. Японская литература начинается съ 7-го века по Р. X., а съ 800 года начинается уже ея классическiй перiодъ (до 1186 г.). Врядъ ли надо упоминать еще о томъ, что въ этомъ oтношенiи Японiя опередила Европу. Отрезанная моремъ отъ всего остального мipa, отделенная кроме того еще громаднымъ полупустыннымъ материкомъ Азiи отъ Европы, жила себе целыя cтолетiя на своихъ островахъ эта Японiя, развиваясь по своему, переживая по своему разныя эпохи, никемъ не знаемая, никому неведомая. Какъ вдругъ два-три десятилетия тому назадъ вынырнула она неожиданно на cветъ, словно заколдованное царство изъ глубинъ морскихъ. На месте ничтожныхъ острововъ, обитаемыхъ странными, едящими палочками, вместо вилокъ, людьми, толковать о которыхъ иной школьный учитель считалъ лишней тратой времени, оказалось государство съ 40 миллионами населенiя, съ развитой политической жизнью, съ исторieй, съ литературой,—государство, которое стало подавать и свой голосъ въ общемъ политическомъ концерте державъ.
Это было неожиданностью для всего мipa; но большей неожиданностью было оно и продолжаеть быть для насъ русскихъ. Заслуживающимъ удивленiя кажется тотъ фактъ, что эта Японiя, незначительная, далекая, и некультурная страна, смогла въ очень короткое время воспринять европейскую цивилизацiю (по внешности но крайней мере), реорганизовать въ разныхъ отношенiяхъ свою жизнь и отлиться въ форму основательнаго политическаго организма—государства, съ которымъ приходится уже считаться, не признавать котораго нельзя. Но въ действительности здесь нетъ ничего удивительнаго. Тотъ переворотъ, который засталъ насъ врасплохъ, и который выдвинулъ Японiю въ ряды государствъ, произошелъ совершенно естественнымъ путемъ; онъ былъ подготовленъ всеми предшествующими эволюцiями ея жизни, запечатленными въ ея исторiи и литературе; онъ явился естественнымъ результатомъ многовекового движенiя

— — — — — — — — — — — — — —
—  XIII  —

ея культурной по своему жизни, и только въ совершенiи своемъ онъ былъ ускоренъ начавшимъ курсировать за последнее время ходомъ исторической жизни на Дальнемъ Востоке,—быстро и неудержимо двинувшимся впередъ, давно уже начатымъ поступательнымъ движенiемъ Европы въ Азiю. Хага совершенно и правъ, говоря, что европейцы удивлялись прогрессу Японiи потому, что считали ея страною варварской, другими словами это значитъ: потому, что не знали и не знаютъ ее. Это вполне применимо и къ Рocciи, и даже больше, пожалуй, чемъ къ некоторымъ инымъ странамъ Европы.
Действительно, говоря безъ преувеличенiй, въ Pocciи не знали и продолжаютъ не знать Японiи. Оно и понятно. Хотя и сравнительно давно уже (пoлстолетiя) ставшая близкой соседкой Японiи, отделенная отъ нея только неширокимъ воднымъ пространствомъ, проплыть которое можно въ 2-3 сутокъ, Рocciя далека была отъ нея своими интересами. Ея восточныя окраины до последняго времени были почти не колонизованы, и вообще русская жизнь на окраине Дальняго Востока едва теплилась. Основанiе некоторыхъ прибрежныхъ пунктовъ оседлости, какъ например, Владивостока, вызвало кой-какiя сношенiя русскихъ съ японцами, но сношенiя эти, во-первыхъ, были узко-торговаго характера, а во-вторыхъ, ограничивались неболишимъ кружкомъ частныхъ лицъ. Я не говорю, конечно, объ оффицiальныхъ сношенiяхъ правительствъ обоихъ государствъ; такiя, конечно, были, но они не играли никакой роли, ибо не служили тогда еще проводниками нацiональныхъ идей той и другой страны. Въ общемь точекъ соприкосновенiя было крайне мало, и pуccкie также мало интересовались японцами, какъ и японцы русскими. Если же въ Pocciи иной разъ и проглядывалъ кой-какой интересъ въ отношенiи Японiи, то такъ сказать ex privata dililgentia, да и то больше по части японскихъ гейшъ, лакированныхъ шкатулокъ и т. п. Но это время безвозвратно ушло. Pocciя въ своемъ поступательномъ движенiи на Востокъ дошла до самыхъ водъ Тихаго океана, колонизацiя ея дальне-восточной окраины усилилась, и русская жизнь бойко, а последнiе годы даже лихорадочно, закипела на Дальнемъ Востоке. Pocciя стала лицомъ къ лицу съ Янонiей, вышедшей въ это время уже изъ состоянiя своей многовековой обособленности и вступившей въ ряды европейски-культурныхъ государств. Точки соприкосновенiя создались, и создалось ихъ не мало. Въ какую форму отольются въ дальнейшемъ взаимныя отношенiя этихъ двухъ государствъ, это вопросъ будущаго, но фактомъ является то, что сношенiя между ними начались, существутъ и захватываютъ

— — — — — — — — — — — — — —
—  XIV —

уже не несколькихъ частныхъ лицъ, а целикомъ обе нaцiи, что отказаться отъ этихъ cношенiй обеимъ странамъ такъ же немыслимо въ настоящее время, какъ немыслимо, вероятно, будетъ и въ будущемъ, что интересы обеихъ нацiй начали переплетаться и сталкиваться, и что такъ или иначе, но Pocciи предстоитъ установить, и притомъ въ недалекомъ будущемъ modus vivendi на Дальнемъ Востоке,—принимая во всякомъ случае во вниманiе Японiю.
Теперь уже нельзя долее пребывать въ святости незнанiя. Необходимо узнать и знать, что такое Японiя, что представляетъ изъ себя японская нацiя, каковъ ея духъ, каковы принципы ея политической, религiозной и моральной жизни, и каковы внешнiя проявленiя ея жизни во всехъ этихъ и иныхъ отношенiяхъ. Другими словами, теперь
возникла настоятельная необходимость изучить Японiю и ея народъ. Она заслуживаетъ такого изученiя и помимо приведенныхъ соображенiй, уже хоть бы потому, что она имеетъ свою более чемъ тысячелетнюю истоpiю и культуру, притомъ характера совершенно своеобразнаго. Но какъ изучать?
Самый совершенный способъ изученiя народа, его жизни и страны есть непосредственное внимательное и всестороннее наблюденiе. Но этотъ способъ возможенъ для весьма немногихъ только, а потому о немъ нечего и толковать. Остается еще другой способъ,—это при помощи книгъ. Этотъ способъ доступенъ всемъ; мало того, въ
некоторыхъ случаяхъ онъ даже предпочтительнее перваго; предпочтительнее онъ для техъ, которые по неименiю спецiальныхъ знанiй и подготовки не могутъ направить своихъ изследованiй въ желаемую область, и для техъ, которые по натуре своей неспособны къ обобщенiю и выводу, не могутъ сами разбираться въ массе непосредственно получаемыхъ ими разнородныхъ впечатленiй. Въ этомъ случае книги играютъ ту роль, что даютъ не сырой уже только матepiaлъ, а матерiалъ разобранный, классифицированный, съ обобщенiями и выводами, которые остается только проверить. Я разумею, конечно, книги дельныя, серьезныя, написанныя истинными работниками мысли, а не те, которыя представляютъ собою только известное число страницъ, съ известнымъ количествомъ словъ, какихъ, правду сказать, не мало-таки существуетъ въ обиходе. Для такого изученiя страны и ея народа необходимы: географя страны, истopiя политической, политико-экономической, религiозной и моральной жизни народа, истopiя искусствъ и литературы и самые образцы последнихъ. Нужно, конечно, еще и многое другое, но это главное, что должно быть положено въ основу изученiя. Все это составляетъ то, что мы

— — — — — — — — — — — — — —
—  XV —

называемъ литературой объ известномъ предмете. Говоря короче, для изучения Японiи необходима литература о Японiи. Я не хочу этимъ сказать, что такое книжное изученiе важнее изученiя путемъ непосредственнаго наблюденiя, что оно отодвигаетъ и заслоняетъ первое; отнюдь нетъ,—ведь самая литература о предмете создается прежде всего на основанiи непосредственнаго наблюденiя, но сохраняя за непосредственнымъ наблюденiемъ всю его важность, я хочу указать и на важность литературы о предмете при изученiи его.
Литература о Японiи у насъ крайне бедна и не даетъ ничего для изученiя этой страны и ея народа; можно сказать, что она даже и вовсе не существуетъ. Нельзя же въ самомъ деле успокоиться на беглыхъ заметкахъ о Японiи, написанныхъ мимолетными ея гостями, случайными путешественниками и путешественницами, безъ всякой подготовки и спецiальныхъ знаний, записывавшими то, что виделъ ихъ глазъ, и такъ, какъ онъ виделъ, не принимая во вниманiе случайности обстановки, дающей освещенiе въ данномъ случае, и наблюдавшими иной разъ и красивые пейзажи и жанровыя сценки, и исторiю, и религiю, и политическую и моральную жизнь народа, и многое другое, чуть не изъ окна вагона поезда-экспресса, восхищавшимися красивыми горами, бамбуковыми рощами, оригинальными храмами, но игнорировавшими техъ, кто живетъ въ этихъ рощахъ и на этихъ горахъ, техъ, кто поклоняется въ этихъ храмахъ… По истине беглыя заметки давало это пролетанiе черезъ Японiю, и нечего удивляться, если чернымъ казалось имъ то, где густо наложена белая краска, и наоборотъ. Другая характерная черта такихъ описанiй—это отсутствie безпристрастiя, объективности; субъективизмъ играетъ въ нихъ слишкомъ значительную роль и даетъ, конечно, неверное освещенiе тому, что можетъ по существу своему и подмечено было верно. Большинство этихъ описателей можно разделить, не въ обиду будь имъ сказано, на два класса: хвалителей и хулителей; но безпристрастнаго, объективнаго описателя или описательницу можно встретить далеко не часто. Такiя сочиненiя, такiя описанiя можетъ и милы, можетъ и живописны, можетъ и занятны даже, но они хороши главнымъ образомъ для семейныхъ вечеровъ у камина, въ назиданiе благонравнымъ юношамъ н девицамъ, которые, выслушавъ чинно эти разсказы дяди или тети, вернувшихся изъ дальняго путешествiя, и пойдутъ можетъ съ этимъ только багажомъ по своему жизненному пути. Какъ пособiя для серьезнаго изученiя или даже хоть хорошаго ознакомленiя съ Японiей, такiя сочиненiя решительно не годятся.

— — — — — — — — — — — — — —
—  XVI —

Но въ Pocciи, какъ уже сказано, нетъ серьезныхъ, дельныхъ сочиненiй о Японiи; нетъ ни исторiи, ни исторiи религiи, ни исторiи литературы,—такихъ сочиненiй вышеуказанного рода. Да и откуда было взяться литературе о Японiи, когда последней не интересовались до последняго времени, для чего, какъ уже указано, были свои основательныя причины? До последняго времени въ Россiи не было никого, знавшаго научно японскiй языкъ, и слова японоведенiе и японологiя не существовали. Слова эти созданы вотъ теперь только, когда учрежденiемъ во Владивостоке Восточнаго Института и открытiемъ въ немъ кафедры японскаго языка положено прочное основанiе изученiю на широкихъ началахъ Японiи и ея народа, съ его языкомъ и жизнью во всехъ отношенiяхъ. Но Институтъ пока только подготовляетъ силы, деятельность которыхъ еще въ будущемъ, и не можетъ поэтому теперь вотъ, когда я пишу эти строки, сделать своего вклада въ нашу нaцiональную литературу о Японiи. Впрочемъ, результаты деятельности Института въ этомъ отношенiи начинаютъ уже сказываться работами по изследованiю Японiи, но пока это только первые еще шаги.
Гораздо более сделали въ этомъ отношенiи иностранцы, а потому намъ и приходится по неименiю своей собственной литературы о Японiи обращаться къ ихъ сочиненiямъ. Но у насъ нетъ даже и переводовъ иностранныхъ сочиненiй и, чтобы пользоваться ими не только знающимъ тотъ  или иной иностранный языкъ, чтобы сочиненiя эти принесли пользу нацiи и сделались доступными всемъ, необходимо перевести прежде всего ихъ на русскiй языкъ. Вотъ одна изъ первыхъ и неотложныхъ задачъ недавно возникшаго у насъ японоведенiя. Наиболее успешно пошло дело изученiя Японiи у англичанъ; у нихъ есть достаточное число лицъ, изучившихъ и изучающихъ спецiально японскiй языкъ или ту или иную отрасль японской жизни; у нихъ есть, если и не богатая, то во всякомъ случае значительная литература о Японiи. Можно сказать, что Японiя и японцы изучены англичанами уже въ достаточной степени. Конечно, во всякой литературе есть сочиненiя хорошiя, есть и плохiя; такъ и въ англiйской литературе о Японiи есть такiя сочиненiя, которыя представляютъ собою только известное количество печатной бумаги, но зато есть и такiя, которыя можно считать единственными въ своемъ роде. Къ числу последнихъ принадлежитъ серьезная, дельная, написанная съ полнымъ знанiемъ дела и добросовестностью знатокомъ японскаго языка и жизни A History of Japanese Literature by W. G. Aston, переводъ которой я даю.
Японоведенiе и японологiя и у иностранцевъ дела недавнихъ дней.

— — — — — — — — — — — — — —
—  XVII —

Надо помнить, что Японiя только съ l859 г. открыта для иностранной торговли, и съ этого только, следовательно, времени начались правильныя сношенiя европейцевъ съ японцами и знакомство съ ними и ихъ страной. Въ предисловiи къ своей исторiи японской литературы Астонъ говоритъ, что «сорокъ летъ тому назадъ ни одинъ еще англичанинъ не могъ читать японской книги», и далее въ томъ же предисловiи — «много было сделано въ смысле облегченiя знакомства съ японскимъ языкомъ, этимъ по истине труднейшимъ изъ языковъ, лишь за последнее время, и сделано это разными составителями грамматикъ и словарей». Нельзя не согласиться, что результаты деятельности англичанъ, въ смысле созданiя ими литературы о Японiи, действительно очень успешны, если сопоставить то, что сделано въ этомъ направленiи, съ перiодомъ, въ теченiе котораго оно сделано. Это служитъ нагляднымъ доказательствомъ того, какъ много можно сделать за короткое время при желанiи, уменiи и труде. Поэтому намъ нечего особенно и тужить, что это дело у насъ только зарождается. Если только оно пойдетъ правильно, какъ оно начато, то результаты его не заставятъ себя долго ждать.
Выше было уже упомянуто, что японская нaцiя имеетъ некоторыя своеобразныя особенности, не имеющiя ничего общаго съ темъ, съ чемъ свыклись мы, что проявленiя ея жизни носятъ свой особенный, ей только присущiй характеръ. Такими своеобразно-характерными чертами отмечены все явленiя японской жизни, но для насъ существенны, важны въ данномъ случае те ея особенности, которыя имеютъ более близкое отношенie къ нашему предмету, т. е. къ японской литературе. Вотъ, что говорить Астонъ по этому поводу въ своемъ предисловiи:
«Чтобы быть справедливымъ по отношенiю къ японской литературе, не надо упускать изъ вида некоторыхъ препятствiй, которыя не позволяютъ переводчикамъ иной разъ передать идею, какъ она того требуетъ. Если даже переводчики обладаютъ и солидными познанiями въ языке, все-таки они бываютъ иногда не въ состоянiи воспроизвести при переводе все метафоры, намеки, цитаты, поясненiя, находящiяся въ распоряженiи японскаго писателя и непонятныя, въ большинстве случаевъ, безъ разныхъ пояснительныхъ замечанiй переводчика, столь противныхъ читателю.
Другая трудность заключается въ томъ, что японское слово часто заключаетъ въ себе значенiе, которое приблизительно только соответствуетъ известному нашему термину и вызываетъ совсемъ не то представленiе о предмете, каково должно быть на самомъ деле. Такъ напримеръ, слово: карасу—воронъ,—не есть собственно воронь въ на-

— — — — — — — — — — — — — —
—  XVIII —

шемъ пониманiи этого термина: это слово обозначаетъ собою—corvus japanensis, птицу вороньей породы, но большую по cpaвненiю с нашими воронами и съ совершенно другимъ крикомъ и привычками. Вишневый цветокъ считается царемъ цветовъ въ японскомъ пониманiи, тогда какъ на розу смотрятъ какъ на простой терновникъ. Baлеpiaнa (булдырьянъ), которая для насъ служитъ главнымъ образомъ намекомъ на кошекъ, занимаетъ у нихъ место розоваго бутона, какъ общепризнанная метафора ранняго расцвета женщины. И что же въ самомъ деле делать переводчику съ названiями, напримеръ, цветовъ, известныхъ японцамъ, какъ намь известны маргаритка или нарцисъ, но для которыхъ онъ не можетъ подобрать лучшаго перевода, какъ неуклюжiя наименованiя въ роде: lespedeza, platycodon grandiflorum, Deutzia scabra и т. п.?
Въ мiре идей и чувствованiй такая разница, хотя менее ощутима, но за то даже более важна. Возьмемъ японское слово, обозначающее понятiе: совесть, а именно—хонсинъ. Это слово значитъ: первоначальное сердце, основное сердце, и заключаетъ въ ceбе целую теорiю, именно, что человеческое сердце по своей первоначальной природе благо, и что coвесть—это голосъ, говорящiй въ немъ. Слова, выражающiя понятiя: справедливости, добродетели, целомудрiя, чести, любви, и многiя другiя понятiя такого рода, хотя въ общемъ и обозначаютъ по существу то же, что и у насъ, но должны быть понимаемы съ оттенками, которыхъ нельзя упускать изъ виду при переводе.
Если ко всему этому прибавить еще трудности, которыя вообще сопровождаютъ передачу идей съ одного языка на другой, и которыя несравненно увеличиваются, когда приходится иметь дело съ языкомъ, столь отличающимся отъ нашихъ, какъ японскiй, то становится совершенно яснымъ, что по переводу трудно составить вполне правильное заключенiе о японской литературе. Въ настоящей книге не мало случаевъ, что приходилось оставлять безъ вниманiя наилучшiя и характернейшiя места произведенiя известнаго автора въ пользу другихъ, которыя более удобно передать на нашъ языкъ.»
Но Астонъ упустилъ изъ вида еще одну особенность японской нацiи, собственно языка ея, имеющую очень важное отношенiе къ литературе, особенность, усложняющую пониманiе последней въ переводе, запутывающую и подчасъ приводящую въ полное замешательство европейскаго читателя,—особенность, благодаря которой для него
совершенно пропадаютъ некоторыя места литературныхъ произведенiй, какъ разъ те, которыми особенно восхищается японскiй читатель. Эта

— — — — — — — — — — — — — —
—  XIX —

особенность—употребление особыхъ письменныхъ знакивъ: ieроглифовъ. Iероглифы — китайское изобретенiе; изъ Китая они были позаимствованы японцами и корейцами, причемъ каждой изъ этихъ последнихъ нацiй имъ помимо китайскаго чтенiя (произношенiя) дано еще свое собственное чтенiе или переводъ: значенiе же оставлено въ общемъ то же. Такимъ образомъ каждая нацiя заимствовала iероглифы изъ Китая съ ихъ китайскими значенiями и чтенiями и подгоняла ихъ къ своимъ словамъ тождественнаго зпаченiя, давая то чтенiе, какое имело слово, къ которому подгонялся iероглифъ. Такимъ образомъ эти три нацiи имеютъ общую письменность, и не смотря на разницу въ языкахъ каждой изъ этихъ нацiй, каждая изъ нихъ можетъ до некоторой степени понимать другую по письму, читая написанное по смыслу входящихъ въ него начертательныхъ знаковъ—iероглифовъ. Но здесь нелишнимъ, пожалуй, будетъ пояснить, что такое китайскiй iepоглифъ.
Китайский iepоглифъ есть особый письменный знакъ, обозначающiй собою целое слово съ его значенiемъ и произношенiемъ. Собственно, изъ начертанiя iepоглифа видно больше его значенiе, т. е. идея обозначаемаго имъ слова, что определяется комбинацiей его составныхъ частей, представляющихъ собою простейшiе, поддающiеся анализу
iepoглифы: но и это, конечно, далеко не всегда и притомъ далеко не точно. Что же касается чтенiя, то его изъ начертанiя часто не видно, и по отношенiю ко многимъ отдельнымъ iepoглифамъ надо заучивать ихъ чтенiе, точно такъ же, какъ мы заучиваемъ чтенiе нашихъ буквъ. Изучивши наши 36 буквъ, мы въ состоянiи читать все слова, скомбинированныя изъ нихъ, но китаецъ, японецъ или кореецъ всегда рискуетъ встретить iepоглифы, чтeнie которыхъ онъ не изучилъ или забылъ, и поэтому всегда для него будутъ слова, прочесть которыхъ онъ не можетъ. У этихъ народовъ, сколько словъ въ языке, столько и iepоглифовъ на письме, и процессъ изученiя ихъ безконеченъ. Какъ видно тепepь изъ изложеннаго, китайскiй iероглифъ есть идеописательный знакъ, тогда какъ наша буква есть знакъ звукописательный. Впрочемъ, иногда iероглифы употребляются также звукописательно, но это главнымъ образомъ въ транскрипцiи иностранныхъ словъ. Понятно, что, какъ знаки идеописательные, китайскiе iероглифы при самомъ начале своего возникновенiя должны были быть живописными изображенiями видимыхъ конкретныхъ предметовъ, точно также, какъ и египетскiе iepoглифы. И действительно, мы видимъ, что, напримеръ, китайскiй iepoглифъ «луна» есть рисованное изображенiе луны; iepoглифъ «солнце» напоминаетъ фигуру солнца; iepoглифъ «гора» есть наглядное изображенie
— — — — — — — — — — — — — —

 

© Copyright: И.А.Шевченко, 2011
Свидетельство о публикации №111062704225 

Астонъ 1904 г, страницы xx — хххii

И.А.Шевченко

Астонъ в переводе В. Мендрина, 1904 г, страницы XX — XXXII

В рамках изучения первых переводов на русский язык литературы о Японии вообще и японской поэзии в частности необходимо полностью опубликовать труд Астона в переводе Мендрина. Ранее был приведен лишь конспектhttp://stihi.ru/2009/12/14/214. Теперь постараюсь восполнить пробелы конспекта. Временно новые части книги будут публиковаться отдельно. Интересные страницы, вероятно, XX — XXV.

Игорь Шевченко

В. Г. Астонъ.

Исторiя
японской литературы.

Переводъ с англiйскаго
Слушателя Восточного Института, Подъесаула
В. Мендрина

Подъ редакцiей  и. д. Профессора Е. Спальвина

ВЛАДИВОСТОКЪ.
Паровая типо-лит. газ. «Дальнiй Востокъ».
1904.

———————————————————————————

Понятно, что, какъ знаки идеописательные, китайскiе iероглифы при самомъ начале своего возникновенiя должны были быть живописными изображенiями видимыхъ конкретныхъ предметовъ, точно также, какъ и египетскiе iepoглифы. И действительно, мы видимъ, что, напримеръ, китайскiй iepoглифъ «луна» есть рисованное изображенiе луны; iepoглифъ «солнце» напоминаетъ фигуру солнца; iepoглифъ «гора» есть наглядное изображенie

— — — — — — — — — — — — — —
–  XX –

горы и т. д. Но китайскiе iероглифы и египетскiе iероглифы пошли разными путями. Египетскiе iероглифы такъ и остались на степени наглядно живописныхъ изображенiй конкретныхъ предметовъ, тогда какъ китайскiе iероглифы скоро вышли изъ этой стадiи своего cуществованiя. Само собою понятно, что способъ писанiя изобразительно живописующими знаками есть способъ крайне несовершенный; но это фаза, чрезъ которую прошло все человечество, съ тою только разницею, что одна часть его своевременно отрешилась отъ него, а другая, именно народы Дальняго Востока, такъ и остались при немъ. Причины возникновенiя изобразительно-живописнаго способа писанiя кроются, вероятно, въ желанiи человека запечатлеть какимъ-нибудь условнымъ знакомъ видимое имъ во вне, желанiемъ, возникающимъ уже въ тотъ paннiй перiодъ умственной жизни человека, когда онъ еще не владеетъ силой анализа, достаточной для того, чтобы разобраться въ звукахъ собственной речи, разложивъ ее на рядъ отличныхъ другъ oтъ друга основныхъ звуковъ, которые можно изобразить какого угодно начертанiя условными, несложными знаками. Очевидно, при такомъ положенiи остается прибегнуть только къ рисованiю видимыхъ предметовъ, рисованiю, конечно, грубому, условному, намекающему только на рисуемый предметъ. Следующiй за рисовальнымъ способомъ писанiя есть способъ фонетическiй, заключающiйся въ изображенiи несложнымъ условнымъ знакомъ каждаго отдельнаго основного звука нашей речи, что даетъ въ результате фонетическую азбуку, которая, какъ говорятъ, впервые придумана была финикiянами и преемственно перешла къ другимъ народамъ, варiируясь, разумеется, въ особую разновидность у каждаго народа. На Дальнемъ Востоке такая же фонетическая азбука изобретена была для своего языка японцами и корейцами и уживается теперь у нихъ рядомъ съ заимствованнымъ изъ Китая iероглифическимъ письмомъ. Что касается китайцевъ, то у нихъ фонетическiй способъ писанiя и азбука совершенно отсутствуютъ. Но они не остались безусловно верными и изобразительно-живописному способу писанiя. Да это и немыслимо было. Запасъ понятiй накоплялся гораздо быстрее, чемъ можно было создавать дли нихъ условно-живописныя изображенiя, и помимо этого еще появились понятiя неизобразимыя, какъ напримеръ, понятiя абстрактныя. Если iероглифъ, изображающiй приблизительно рисункомъ гору, былъ понятенъ всемъ, кто виделъ когда-либо гору, то какой можно было придумать рисунокъ, положимъ, для понятiя: совесть,—такой, который самъ собою быль бы понятенъ для всехъ, испытывающихъ ощущенiе совести? Возникла потребность въ другомъ

— — — — — — — — — — — — — —
–  XXI –

способе пиcaнiя, именно фонетическомъ, и китайцы понимали это, но дело перехода къ новому способу писанiя не получило у нихъ надлежащаго развитiя и не отлилось въ форму созданiя фонетической азбуки. Неуменье ли разложить свою речь на отдельные основные звуки, бедность ли ихъ языка звуковыми комплексами, ведущая къ смешенiю однозвучныхъ, но разнаго значенiя, словъ, просто ли рутина, великiй тормазъ человеческихъ делъ, налагающiй свое всесильное veto часто на лучшiе стремленiя человека, были причинами этого, но какъ бы тамъ ни было, китайцы не отрешились отъ своихъ iероглифовъ и скомбинировали оба способа вместе самымъ курьезнымъ и нелепымъ образомъ, наложивъ этимъ сами на себя иго, которое тормозило, тормозитъ и будетъ еще тормозить ходъ нацiональнаго развитiя. Это относится также и къ ихъ ученикамъ по этой части: японцамъ и корейцамъ, и можетъ быть наглядно наблюдаемо, хоть въ той же Японiи, интеллигенцiя которой отличается въ общемъ поразительнымъ невежествомъ, благодаря тому, что тратить слишкомъ мнoго силъ и времени на изученiе этихъ затейливыхъ изобретенiй досужаго ума,— iероглифовъ.
Этотъ новый процессъ созданiя знаковъ письменности заключался приблизительно въ следующемъ:—Для каждаго новаго понятiя, выражаемаго темъ или инымъ звуковымъ комплексомъ, придумывался новый iepoглифъ, назначенiемъ котораго было уже не изображенiе формы предмета или аллегорическое изображенiе наглядно-понятнымъ начертанiемъ идеи понятiя, а звукописанiе даннаго комплекса, т. е. звукописанiе всего слова, подобно тому, какъ наша буква имеетъ целью звукописать отдельный основной звукъ нашей речи. Новые iероглифы создавались не произвольной комбинацiей чертъ, а составлялись путемъ комбинацiи простейшихъ, наглядно—понятныхъ изобразительныхъ, т. е. фигуро-изобразителыныхъ и идео-изобразительныхъ, iepoглифовъ, причемъ преследовалась своя тенденцiя. Хотя создававшiеся такимъ образомъ iероглифы имели главной своей целью быть звукописателями слова, однако, не упускалась при составленiи ихъ изъ виду и идея понятiя и отношенie даннаго звукового комплекса къ чтенiю основныхъ ieроглифовъ, долженствовавшихъ служить составными частями новаго. Это все-таки послужило во благо, иначе при составленiи iероглифовъ произвольной комбинацiей чертъ китайская письменность действительно представляла бы собой безсмысленную тарабарщину, разобраться въ которой не было бы решительно никакой возможности. Такимъ образомъ, съ принятiемъ элемента звукописательности iepoглифы распались на две совершенно обособленныхъ группы, iероглифы основные, которые, не

— — — — — — — — — — — — — —
–  XXII –

утративъ своего собственнаго значенiя, чтенiя и, въ большинстве случаевъ, употребленiя, стали служить помимо этого основанiемъ для образованiя изъ нихъ другихъ iepoглифовъ, и iepoглифы производные, образуемые изъ первыхъ. Число первыхъ невелико, по Васильеву такихъ iероглифовъ—1041, число вторыхъ можетъ быть доведено до
несколькихъ тысячъ. Синологи придерживаются деленiя iероглифовъ на 6 катeгopiй:
1-я, изобразительная: жи1)—солнце;
2-я, указательная: шанъ—верхъ, вepxнiй (начертанiемъ выражаетъ идею);
3-я, идеографическая: минъ—светлый (составныя части—«солнце» и «луна»—даютъ понятiе о значенiи:—солнце (жи) и луна (юэ) даютъ светъ);
4-я, видоизмененная: гао—светлый (солнце надъ деревомъ), яо—темный (солнце подъ деревомъ);
5-я, заимствованная: бэнь—корень дерева, а метонимически—начало (меняется значенiе или чтенiе);
6-я, фонетическая: янъ—море, океанъ (одна составная часть даетъ чтенiе,—это есть фонетическiй элементъ, другая даетъ значенiе и служитъ т. н. ключевымъ указателемъ; въ данномъ случае янъ—овца, баранъ—есть фонетическая часть, дающая чтенiе, а шуй—вода—служитъ ключемъ, давая значенiе) 2). Это деленie на категорiи не имееть значенiя для нашихъ целей, да кроме того и само по себе оно является только следованiемъ теорiи китайскихъ ученыхъ, не обоснованной строго научно и заключающей въ себе элементы произвольности, такъ что мы можемъ спокойно оставить его въ стороне 3).
Отношенiе производныхъ iероглифовъ къ основнымъ выражалось въ томъ, что для составленiя производныхъ основные, какъ составныя части первыхъ, брались не произвольно съ темъ, чтобы вновь созданному iероглифу навязать совершенно насильно чтенiе и значенiе, а подбирались по возможности такъ, чтобы ихъ чтенiе и значенiе, идея ихъ, находились въ известномъ соответствiи съ такими же данными того понятiя, для котораго создавался iероглифъ. Это, конечно, не всегда удавалось, какъ следуетъ, и не редко вело къ натяжкамъ, но тенденцiя эта преследовалась по мере возможности, и проведенiе ея въ большинстве случаевъ было возможно. Возьмемъ для примера китайскiй iероглифъ «нань», которому соответствуетъ японское слово—кусуноки, и которое обозначаетъ камфорно-лавровое дерево. Его составныя части взяты не произвольно. Ключевой частью его служить «му» — дерево,
_________________________
1) Здесь указаны только китайскiя чтенiя.
2) П. Шмидтъ. Опытъ мандаринской грамматики.
3) Iероглифы первыхъ пяти категорiй распределяются въ обеихъ группахъ: основной и производной; iероглифы 6 катогорiи все пойдутъ въ производную группу.

— — — — — — — — — — — — — —
–  XXIII –

и онa взята съ темъ, чтобы определить категорную принадлежность всего понятiя: другая изъ составныхъ частей, iepoглифъ «нань», взята какъ указатель чтенiя, какъ условный изобразитель того звукового комплекса, «нань», который присвоенъ понятiю
«камфорно-лавровое дерево». Но не для одного только чтeнiя: можно было бы взять любой изъ многихъ iероглифовъ съ чтенiемъ «нань», и любой изъ нихъ вполне годился бы въ качестве фонетической части, если бы при выборе iepoглифовъ не имелось въ виду взять такой изъ нихъ, который по своей идее наиболее соответствовалъ бы данному случаю. Въ данномъ случае изъ многихъ iepoглифовъ съ чтенiемъ «нань» взятъ iepoглифовъ «нань»— югъ. Этимъ указывается, что между понятiемъ югъ и понятiемъ камфорно-лавровое дерево есть какая-то связь, и действительно, какъ мы знаемъ, лавръ принадлежитъ къ южной породе деревьевъ. Въ результате получается такая комбинацiя: дерево+югъ = нань—лавръ (южное дерево). Это, конечно, довольно неопределенно: южныхъ деревьевъ много, но этотъ iepoглифъ присвоенъ только одной породе ихъ, именно понятiю—лавръ, точно также, какъ присвоенъ ему звуковый комплексъ-нань. Такимъ образомъ большинство iероглифовъ выражаетъ собою и звуковой комплексъ понятiя, къ которому прiуроченъ, и его идею, хотя бы отчасти и неопределенно; вотъ почему iероглифы суть идеописательные, или вернеe идео-звукописательные знаки письменности.
Iероглифы изъ Китая перешли въ Японiю, главнымъ образомъ, какъ фонетическiя изобразители японскихъ словъ, но темъ не менее идеоначертательное свойство ихъ не было упущено изъ вида, что и сказалось въ подгонке ихъ къ словамъ, аналогичнымъ по значенiю съ китайскими; такъ примеръ, для начертанiя янонскаго слова мидзу—вода брался iероглифъ, служащiй для начертанiя китайского слова: шуй—вода, а не iероглифъ, положимъ, изображающiй  хо—огонь, или какой-нибудь иной; для начертанiя янонскаго слова: кусуноки—лавръ брался iepoглифъ нань, имеющiй то же значенiе и въ Китае, и т. д. Тождественность понятiй выразилась въ тождественности знаковъ, не безъ отступленiй, конечно. Надо еще заметить при этомъ, что китайскiе iероглифы перешли въ Японiю вместе со своими китайскими чтенiями, которыя существуютъ и употребляются и въ настоящея время наряду съ чтенiемъ чисто японскимъ.
Теперь мы подошли къ вопросу: что же собственно создали iepoглифы въ японской литературе особеннаго такого, чемъ могутъ восхищаться и наслаждатся японцы, и что въ то же время  приводитъ въ

— — — — — — — — — — — — — —
–  XXIV –

замешательство европейскаго читателя и въ переводе пропадаетъ для него совершенно. Oтветить на это можно коротко: iepoглифы даютъ два чтенiя—звуковое и глазами; они производятъ разомъ два эффекта слуховой и зрительный.
Для насъ, пишущихъ и читающихъ по строго фонетической системе, фигура, представляемая комбинацiей буквъ, не играетъ никакой роли; отъ этой комбинацiи мы воспринимаемъ только звуковой эффектъ, получаемъ звуковой комплексъ и тотчасъ же умозаключаемъ къ идее понятiя. Совсемъ не то у японцевъ и китайцевъ; они также воспринимаютъ, подобно намъ, звуковой эффектъ и умозаключаютъ къ идее понятiя, но помимо этого они воспринимаютъ еще зрительный эффектъ и отъ начертанiя iероглифа, отъ самой фигуры его умозаключаютъ къ той же идее. Для насъ возможны случаи, что буква, если она не совпадаетъ съ комплексомъ понятiя, или комбинацiи буквъ, представляющiя неизвестныя намъ понятiя, лишены значенiя,—для японца и китайца это невозможно. Мы можемь прочесть все слова свои, но не знать ихъ значенiя, не постигать даже приблизительно ихъ идеи, японецъ или китаецъ можетъ не прочесть своего iepoглифa, но безусловно постигнетъ, хотя бы приблизительно, его идею, определитъ, хотя отчасти, его значенiе. Для насъ слово, положимъ, лавръ, произнесенное или написанное, тогда только вызоветъ известную идею объ этомъ дереве, если мы хоть что-нибудь да знаемъ о немъ, въ противномъ случае это будетъ для насъ пустой лишенный смысла и значенiя звукъ. Слово кусуноки для японца, или нань для китайца, въ одномъ произношенiи только дастъ точно такiе же результаты, но iepoглифъ этого слова сейчасъ же вызоветъ некоторую идею даже у того изъ нихъ, кто совершенно незнакомъ съ понятiемъ лавръ; онъ, пожалуй, не сможетъ прочесть этого iероглифа, но усмотревъ его составныя части: дерево и югъ, онъ изъ самаго начертанiя составитъ себе идею комбинацiи понятiй: дерево и югъ, и съ достаточной вероятностью умозаключить къ идее понятiя какого-то южнаго дерева; если это и немного въ смысле определенiя точнаго значенiя iероглифа, то во всякомъ случае это—хоть что-нибудь.
Такимъ образомъ японскiй и китайскiй читатель, читая iepoглифическiй текстъ, пользуется двумя параллельными чтенiями разомъ: слуховымъ и зрительнымъ и, воспринимая разомъ звуковой и зрительный эффекты, онъ получаетъ отъ чтенiя въ общемъ больше, чемъ мы; онъ въ одно и то же время, и читаетъ, и какъ бы разсматриваетъ иллюстрацiи. И не редки случаи, что искусство писателя проявлялось въ умеломъ и остроумномъ подборе iероглифовъ, чтобы произвести удачные

— — — — — — — — — — — — — —
–  XXV –

зрительные эффекты, доставлявшiе наслажденiе читателю. Если у насъ возможна игра словъ въ нашихъ текстахъ, то въ текстахъ iероглифическихъ возможна помимо этого еще игра идеоначертанiй. Это и есть именно то, что совершенно непонятно европейскому читателю, незнакомому съ iepoглифическими письменами, и что совершенно теряется при переводе такихъ пассажей.
Следующiй пассажъ, взятый мною изъ японской исторiи Нихонъ-гвайси (1837 г.), написанной Рай Санго, можетъ служить нагляднымъ примеромъ этой непереводимой игры идеоначертанiй:
Масасиге является въ местопребыванiе микадо.
«Какъ разъ въ то время микадо1) пребывалъ на горе Касаги. Накатоки и Токимасу2), узнавъ объ этомъ, повели воиновъ, желая напасть на него, но еще не прибыли. Микадо разослалъ повсюду указы, повелевая явиться на помощь ему въ опасности, но не было никого, кто отозвался бы на высочайшiй указъ. Микадо впалъ въ печаль. И вотъ онъ какъ-то видитъ сонъ: на югъ отъ Сисиндена1) стоитъ большое дерево, а внизу подъ деревомъ установлено пустое место. Приходятъ два мальчика и, заливаясь слезами, говорятъ, возглашая: «Подъ небомъ на земле негде поместить его величество,—одно это место и есть только.» Такъ говорятъ они4).
И вотъ, проснувшись, сталъ онъ размышлять: «По iероглифамъ, если дерево (ки) комбинируется съ югомъ (минами)5), то получается кусуноки (лавръ). Вероятно, есть человекъ по фамилiи Кусуноки, который, прiйдя и оказавъ мне помощь, прекратитъ бедствiя». Такъ онъ думалъ. Вследъ за этимъ, призвавъ горнаго монаха и вопрошая его, онъ сказалъ: «Разве есть где-нибудь витязь, человекъ по фамилiи Кусуноки?» Отвечая, сказалъ ему монахъ: «На юге отъ Конгодзанъ6) есть человекъ, котораго зовутъ Кусуноки Масасиге. Отецъ Масасиге какъ-то горевалъ о томъ, что у него нетъ детей, и после того, какъ онъ со своей женой совершилъ моленiе на Сигисан7), родился онъ. Детское его имя Тамонъ; выросши, онъ прославился
_____________________
1) Го-Дайго, отстаивавшiй императорскую власть отъ притязанiй cioгyнa.
2) Оба изъ фамилiи Ходзiо, приспешники cioгyнa Такаудзи, боровшагося съ микадо Го-Дайго.
3) Названiе зданiя во дворце въ Кiото.
4) Пассажъ этотъ заключаетъ въ себе намекъ на печальное, безвластное положенiе микадо въ государстве, фактическая власть въ которомъ находится въ рукахъ cioгyнa, оставившаго на долю императора одно только «пустое место» или пустой титулъ.
5) Во сне онъ видитъ дерево на югъ отъ Сисиндена.
6) Названiе горы въ провицiи Каваци.
7) Названiе горы въ провицiи Ямато.

— — — — — — — — — — — — — —
–  XXVI –

гражданскими и военными доблестями. Однажды онъ усмирилъ возстанie; благодаря своимъ заслугамъ онъ сделался хiое-но-дзiо1)». Микадо сказалъ: «Это онъ». И призвавъ цюнагона2) Фудзивара Фудзифуса, повелелъ ему идти и позвать Масасиге.»
Думаю, что не приведи я въ этомъ переводе объясненiя iepoглифовъ, не предпошли ему некоторыхъ общiхъ замечанiй о iероглифахъ, онъ врядъ ли былъ бы понятенъ читателю; вся соль его была бы утрачена. И такихъ пассажей въ произведенiяхъ японской литературы не мало. Японцамъ они доставляютъ большое наслажденiе.
Таковы трудности перевода съ японскаго языка на какой-нибудь европейскiй. Однако, Астонъ блестяще справился въ большинстве случаевъ со всеми этими трудностями и написалъ серьезную и довольно подробную истopiю японской литературы, первое coчиненie такого рода на европейскомъ языке. Bcе цитированныя места этой книги представляютъ точныя и добросовестныя передачи японскихъ подлинниковъ. «За исключенiемъ одного или двухъ местъ», — говоритъ Астонъ въ своемъ предисловiи, — «все переводы произведенiй, упомянутыхъ въ этой книге, мои собственные». Не мало нужно было иметь знанiй, не мало нужно было положить труда и затратить энергiи, чтобы написать такую книгу, имея слишкомъ мало пособий и руководствъ, слишкомъ мало трудовъ предшественниковъ, какъ это видно изъ приложенной ниже библiографической заметки, чтобы опереться на нихъ. Все надо было сделать самому, самому надо было доискаться до всего, самому надо было перечитать всю объемистую японскую литературу, анализировать ее, отделить худое отъ хорошаго и всему отвести свое место. Вотъ что говоритъ Астонъ по этому поводу: «Историку японской литературы приходится положиться главнымъ образомъ на свои собственныя силы и работать, поскольку онъ можетъ, надъ непосредственнымъ разборомъ техъ произведенiй, которыя приговоръ потомства отметилъ, какъ достойныя вниманiя, съ целью выяснить ихъ характеръ и положенiе ихъ въ литературе и уловить, насколько это возможно, те идеи, которыя ихъ внушили.»
Испыталъ не мало затрудненiй и я при переводе книги Астона на pyccкiй языкъ. Трудности возникали главнымъ образомъ при переводе цитатъ изъ японскихъ оригиналовъ и состояли въ томъ, что мой переводъ былъ уже изъ вторыхъ рукъ, переводомъ на переводъ, или на более или менее свободную передачу янонскаго оригинала, между темъ надо было стараться сохранить и передать духъ этого японскаго ориги-
________________
1) Древнiй военный чинъ—изъ младшихъ офицеровъ.
2) Советникъ или министръ микадо.

— — — — — — — — — — — — — —
–  XXVII –

нала, къ чему я неуклонно стремился, и что мне было действительно трудно при моемъ далеко несовершенномъ знанiи японскаго языка и жизни. По скольку мне это удалось, я, конечно, самъ не могу верно решить, но думаю, что хоть до некоторой степени все таки удалось.
Какъ бы тамъ ни было, но Астонъ написалъ хорошую книгу; я перевелъ ее, какъ умелъ. Но въ такомъ виде эта исторiя японской литературы была бы книгой только для японологовъ въ силу того, что въ ней масса именъ, названiй, терминовъ и вообще такого, справиться съ чемъ только подъ силу спецiалистамъ, изучившимъ или изучающимъ японскiй языкъ и жизнь, и что относительно всего этого матepiлa Астономъ почти не сделано поясненiй и замечанiй; для читателей же, незнакомыхъ ни съ языкомъ, ни съ жизнью, она была бы не совсемъ понятна, утратила бы интересъ, однимъ словомъ, для такихъ читателей она была бы только полъ-книгой. Книгой же и для нихъ она стала только после того, какъ профессоръ японскаго языка Восточнаго Института Е. Г. Спальвинъ взялъ на себя трудъ снабдить ее примечанiями и объясненiями. Все примечанiя и объясненiя основаны на японскихъ данныхъ. Справки наводились по японскимъ оригиналамъ произведенiй, японскимъ и европейскимъ ученымъ изследованiямъ, словарямъ и энциклопедiямъ. На основанiи этихъ же данныхъ исправлены имъ и те погрешности, которыя замечены у Астона. Однимъ словомъ, въ такомъ своемъ виде книга является въ полномъ, необходимомъ для нея снаряженiи.
Считаю нелишнимъ приложить библiографическую заметку Астона и его списокъ книгъ, полезныхъ изучающимъ японскiй языкъ. И изъ заметки, и изъ списка можно видеть, какъ небогата вообще европейская литература о Японiи и при какихъ тяжелыхъ условiяхъ приходится работать японологу, желающему разработать ту или иную область; впрочемъ литература о Японiи, съ каждомъ днемъ увеличивается и за самое последнее время обогатилась несколькими новыми ценными сочиненiями, особенно на немецкомъ языке. И заметка, и списокъ имеютъ, конечно, ценность главнымъ образомъ для спецiалиста японолога, указывая ему сочиненiя, которыми можно пользоваться. Къ сожаленiю, нетъ ни одного сочиненiя на русскомъ языке. Вотъ почему, повторяю, первой задачей нашей молодой японологiи должно быть стремленie къ тому, чтобы дать переводы всехъ лучшихъ сочиненiй о Японiи, какъ бы они спецiальны ни были. Тогда легче будетъ работать и надъ оригинальными своими сочиненiями, и самая работа, опираясь на труды уже потрудившихся на этомъ поприще, будетъ увереннее, безспорнее и ценнее.

— — — — — — — — — — — — — —
–  XXVIII –

Съ своей стороны, я прилагаю iероглифическiй указатель всехъ встречающихся въ книге японскихъ словъ, именъ и названiй. Онъ, думаю, пригодится для изучающихъ японскiй языкъ и знакомыхъ съ его iероглифическими письменами. Для такихъ людей японское слово въ транскрипцiи не только лишено бываетъ сплошь и рядомъ смысла и значенiя, но часто просто-таки раздражаетъ. Является не только желанiе, но даже необходимость видеть это слово въ его настоящемъ виде, т. е. фигурно изображенное iероглифами. Что ни говорить, а при обращенiи съ этими образами-знаками невольно вырабатывается привычка читать глазами.
Не знаю, конечно, какъ будетъ принята эта книга, будетъ ли она читаться; но думаю, что она заслуживаетъ все-таки того, чтобы ее прочесть, уже хотя бы въ силу того, что она является первой и пока единственной книгой своего рода.

В. Мендринъ.
г. Владивостокъ,
15-го января 1904 г.

— — — — — — — — — — — — — —
–  XXIX –

Библioграфическая заметка В. Г. Астона.

Въ отношенiи библiографiи авторъ настоящей книги не можетъ похвалиться темъ, что испытывалъ затрудненiя отъ избытка. Единственное изследованiе на всемъ обширномъ поле японской литературы, какое появилось только до сихъ поръ на какомъ-нибудь европейскомъ языке,—это статья сэра Е. Satow въ IX томе, стр. 551—565, Appleton’s American Cyclopedia (New York, 1874 г.). Хотя и отличная сама но ceбе, она благодаря своей краткости, неразлучной съ такого рода изданiями, способна более возбудить, чемъ удовлетворить любопытство читателя. Она можетъ быть полезна тому, кто пожелалъ бы увеличить свои знанiя по вопросу о японской литературе, такъ какъ упоминаетъ множество названiй японскихъ книгъ, не нашедшихъ совершенно себе места на страницахъ этой книги.
Classical Poetry of the Japanese (1880 г.) В. Н. Chamberlain’a содержитъ въ ceбе переводы англiйскими стихами многихъ стихотворенiй изъ Маньосю и Кокинсю и избраннейшiя изъ драмъ Но и Кioгeнъ, а также приложенiе съ очень краткими бiографическими заметками о более древнихъ японскихъ поэтахъ. Подобное же сочиненiе Leon de Rosny имеется и на французскомъ языке.
Некоторыя интересныя заметки о народной литературе и сказкахъ Едоскаго перiода даетъ A. В. Mitford въ своемъ Tales of Old Japan (1871 г.)
Catalogue of Japanese and Chinese Pictures in the British Museum (1886 г.) W. Anderson’a касается японской литературы, поскольку она служитъ источникомъ вдохновенiя для художника.
Журналъ Transactions of the Asiatic Society of Japan содержитъ множество переводовъ и разборовъ японскихъ книгъ, сделанныхъ Сато, Чэмберленомъ и другими. Следуетъ также упомянуть о научныхъ вкладахъ д-ра Флоренца, труды котораго помещаются въ журнале Германскаго Азiатскаго Общества въ Японiи (Mitteilungen der Deutschen Gesellschaft fuer Natur-und Voelkerkunde Ostasiens).

— — — — — — — — — — — — — —
–  XXX –

Кроме вышеуказанныхъ сочиненiй существуетъ еще на разныхъ европейскихъ языкахъ множество переводовъ съ японскаго, изданныхъ или отдельно или въ журналахъ и отчетахъ ученыхъ обществъ. Объ этихъ трудахъ можно сказать: «Sunt bona, sunt quaedam mediocria, sunt mala plura». Наиболее важные изъ нихъ упомянуты въ тексте настоящей книги, и надо думать, что неупоминанiе объ остальныхъ будетъ небольшой потерей. Tе, которые желали бы сделать въ этомъ направленiи дальнейшiя изследованiя, найдутъ пocoбie для этого въ обширномъ и полезномъ, хотя и не отличающемся особенною точностью сочиненiи Fr. von Wenckstern’a Bibliographie of the Japanese Empire (1895 г.). Въ этомъ отношенiи можетъ быть также полезенъ A Catalogu of Japanese Books and Manuscripts in the British Museum, соч. R. K. Douglas’a.
Труды самихъ японцевъ въ области исторiи ихъ литературы, конечно, имеютъ больше важности, чемъ что бы то ни было, написанное европейцами по этому поводу. Труды Мабуци и его великаго ученика Мотоори разобраны въ тексте этой книги; много было сделано также разными японскими издателями и комментаторами въ смысле разсеянiя мрака, которымъ даже для японца окружены многiя произведенiя древнейшихъ писателей. Однако, ничего, заслуживающего имя исторiи литературы, не появилось до 1890 года, когда Миками Сандзи и Такацу Кувасабуро, кандидаты словесности Токiоскаго университета, издали Нихонъ-бунгакуси—исторiю японской литературы, сочиненiе очень ценное въ области изследованiй о литературе въ Японiи. Критическiя сужденiя авторовъ не всегда пригодны для европейцевъ, но писатели эти съ успехомъ, ясно и методично установили выдающiеся факты исторiи своей литературы. Я съ удовольствiемъ признаю тотъ фактъ, что многимъ обязанъ этому сочиненiю.
Можно также упомянуть о Cioceцу-сико—исторiи фикцiи (1890 г.), написанной Секине Масанао.
Самая полезная библiографiя на японскомъ языке—это Гунcioициранъ (1801 г.), сочиненiе въ шести томахъ, принадлежащее Одзаки Macaiocи, а лучшимъ библiографическимъ словаремъ является Дай-Нихонъ-дзиммей-дзисiо(1886 г.), объемистое сочиненiе, принадлежащее несколькимъ авторамъ. Списокъ другихъ сочиненiй этого рода можно найти въ статье энциклопедiи Апплетона, о которой уже упоминалось.
За последнее время изданы монографiи Хакусеки, Сорай, Цикамацу и дpyгиxъ выдающихся писателей, и въ настоящее время много делается въ смысле переизданiя и снабженiя обьяснительными примечанiями памятниковъ древней литературы.

— — — — — — — — — — — — — —
–  XXXI –

Издательская фирма Хакубункванъ въ Toкio отпечатала большую часть произведенiй фикцiи и драмы Едоскаго пepioда подъ общимъ названiемъ Тейкоку-бунко,— императорская (т. е. японская) библiотека. Какъ примеръ дешевизны книгъ въ Японiи, можно привести то, что каждый томъ этой cepiи, содержащiй въ cебе около тысячи страницъ in octavo, съ довольно порядочной печатью, на сносной бумаге и въ чистенькомъ переплете, продается приблизительно за 50 копеекъ.

_____________

— — — — — — — — — — — — — —
–  XXXII –

С П И С О К Ъ
словарей, грамматикъ и другихъ книгъ, полезныхъ изучающимъ японскiй языкъ.

A Japanese-English and English-Japanese Dictionary, by J. C. Hepburn.
A Dictionary of Chinese Japanese Words, by S. H. Gubbins.
A Chinese-English Dictionary, by H. A. Giles.
Гiокухенъ—китайско-японскiе словари японскаго изданiя. Следующiе объяснительные словари на японскомъ языке:
Нихонъ-дайдзиринъ;
Генкай;
Нихонъ-дайдзисiо.
Первый изъ нихъ самый полный и отделанный. Однако, даже въ лучшихъ словаряхъ, японскихъ и иностранныхъ, многихъ словъ нельзя совсемъ найти.
A Grammar of the Japanese Written Language, by W. G. Aston.
A Grammar of the Japanese Spoken Language, by W. G. Aston.
A Handbook of Colloquial Japanese, by B. H. Chamberlain.
A Romanised Japanese Reader, by В. H. Chamberlain.
A Manual of Japanese Writing, by B. H. Chamberlain.
Japanese Chronological Tables, by E. M. S. (Sir Ernest Satow) или подобное же сочиненiе W. Bramson’a—также можно считать необходимыми.

_____________

 

© Copyright: И.А.Шевченко, 2011
Свидетельство о публикации №111062805744 

 

Астонъ 1904 г, книга I, стр. 1 — 9

И.А.Шевченко

Астонъ 1904 г, книга I, стр. 1 — 9

В рамках изучения первых переводов на русский язык литературы о Японии вообще и японской поэзии в частности необходимо полностью опубликовать труд Астона в переводе Мендрина. Ранее был приведен лишь конспектhttp://stihi.ru/2009/12/14/214. Теперь постараюсь восполнить пробелы конспекта.

Игорь Шевченко

В. Г. Астонъ.

Исторiя
японской литературы.

Переводъ с англiйскаго
Слушателя Восточного Института, Подъесаула
В. Мендрина

Подъ редакцiей  и. д. Профессора Е. Спальвина

ВЛАДИВОСТОКЪ.
Паровая типо-лит. газ. «Дальнiй Востокъ».
1904.

———————————————————————————

— — — — — — — — — — — — — —
–  1 –

Исторiя японской литературы
В. Г. Астона.
___________
КНИГА ПЕРВАЯ.
Древнейшiй перiодъ (до 8-го столетiя пocле P. X.)

Начало японской литературы.—Песни.—Синтоистическiя молитвословiя.

Прежде чемъ приступить къ изложенiю истоpiи японской литературы, далеко не лишнимъ будетъ отметить некоторые факты, важные въ смысле лучшаго ея уразуменiя.
Смотря на карту Восточной Азiи, мы видимъ, что Японiя представляетъ собою группу острововъ, поверхностью несколько больше Великобританiи и Ирландiи, отделенную узкимъ проливомъ отъ прилежащаго материка.
На этомъ последнемъ бросается прежде всего въ глаза полуостровъ Корея, населенный народомъ, совершенно отличнымъ отъ китайцевъ, какъ по племенному происхожденiю, такъ и по языку, но находившимся съ древнейшихъ временъ въ политической и интеллектуальной зависимости отъ своего могущественнаго соседа, Китая. Корея проявила мало самобытности въ развитiи своей культуры, вообще, и литературы, въ частности; ея важное значенiе по отношенiю къ Японiи кроется въ ея географическомъ положенiи, которое делало ее посредницей въ сношенiяхъ Японiи съ континентомъ въ то время, когда моpeплаванie стояло еще на низкой ступени своего развитiя. Китай съ его богатой и замечательной во многихъ отношенiяхъ литературой, съ его исторiей, простирающейся более, чемъ за две тысячи летъ до нашей эры, имелъ громадное влiянiе на всехъ своихъ соседей. Онъ былъ темъ же самымъ для странъ Дальняго Востока, чемъ были Грецiя и Римъ для народовъ Запада. Особенно же много обязана ему Японiя.

— — — — — — — — — — — — — —
–  2 –

Нетъ ни одного явленiя въ области нацiональной японской жизни и кругa идей, котораго не коснулось бы китайское влiянie. Оно проявилось решительно во всемъ: въ области чисто мaтepiaльнаго прогресса, peлигiи, моральныхъ идей, политическаго устройства, языка, литературы. За Китаемъ следуетъ Индiя, которая внесла въ Японiю одинъ весьма важный элементъ, отразившiйся на японской литературе,—именно, буддизмъ. Если по отношенiю къ Японiи Китай занимаетъ место Грецiи и Рима, то буддизмъ съ его мягкимъ и гуманитарнымъ направленiемъ игралъ по отношенiю къ ней такую же роль, какую играло христiанство по отношенiю къ Западному мipy. Попеременное преобладанiе, которымъ пользовались въ Японiи оба эти фактора—китайское влiянie и буддизмъ, представляетъ собою интересную черту японской исторiи, и въ дальнейшемъ мы увидимъ, какъ именно они оба отразились на японской литературе.
Нельзя, однако, забывать и о нацiональномъ японскомъ генiи, который, не смотря на все постороннiя влiянiя, сохранилъ все таки свою оригинальность. Японцы никогда не довольствуются простымъ только заимствованiемъ. Въ искусстве, политическихъ установленiяхъ, даже религiи они, не стесняясь, приспособляютъ на свой ладъ все, чемъ заимствуются отъ другихъ, и на все это кладутъ свой нацiональный отпечатокъ. То же самое можно наблюдать и въ литературе. При всей своей зависимости oтъ Китая, при безотчетномъ доверiи къ чужому руководительству она все таки сохранила несомненные признаки нацioнальнаго гeнiя. Это литература храбраго, вежливаго, веселаго, любящаго yдовольствiя, сентиментальнаго скорее, чемъ страстнаго, смешливаго и остроумнаго, быстро, но не глубоко понимающаго народа; народа, изворотливаго и изобретательнаго, но врядъ ли способнаго къ высшей интеллектуальной деятельности; народа, одареннаго воспрiимчивымъ умомъ, жадностью къ знанiямъ, наклонностью къ чистоте и изяществу въ выраженiяхъ, но редко, или даже никогда не доходящаго до возвышенности въ этомъ отношенiи.
Ocтровнoe положенiе и политическая независимость, вне сомненiй, способствовали сохраненiю въ японской литературе нацiональнаго характера и оригинальности. Но при всемъ томъ, несомненно, это зависело гораздо более отъ племенного различiя расъ, японской и техъ, у которыхъ она делала заимствованiя.
Есть некоторыя основанiя думать, что японская нацiя заключаетъ въ себе основной полинезiйскiй элементъ, который некоторые именуютъ

— — — — — — — — — — — — — —
–  3 –

малайскимъ, но изъ данныхъ языка и антропологiи можно сделать выводъ, что эта нацiя ecть отпрыскъ какой-то большой континентальной расы, совершенно отличной при этомъ отъ китайской. Японцы пришли, повидимому, откуда-то съ севера, и географическiя соображенiя указываютъ намъ на Корею, какъ на пунктъ, откуда они переправились на архипелагъ. Народныя преданiя умалчиваютъ объ этомъ вопросе или даже стараются доказать, что японцы аборигены архипелага. Процессъ колонизацiи архипелага продолжался въ теченiе несколькихъ столетiй, и многочисленныя переселенiя изъ Кореи въ Японiю уже въ историческiя времена являются не более, какъ продолженiемъ общаго передвиженiя въ Японiю. Первый историческiй фактъ, который можно выбрать изъ исторiи легендарнаго перiода, и который сохраненъ для насъ древнейшими японскими анналами,—это завоевательное нaшecтвie съ западнаго острова Кюсю въ центральную часть страны, населенную уже народомъ янонскаго племени. Предводитель вторгнувшейся армiи, Дзимму-тенно, признаваемый за перваго микадо, основалъ свою столицу въ провинцiи Ямато. Что касается до времени этого событiя, то самое лучшее указать его неопределенно, а именно: за несколько вековъ до P. X. Здесь, или въ одной изъ смежныхъ провинцiй царствовали его преемники въ теченiе многихъ столетiй, причемъ каждый микадо строилъ ceбе новый дворецъ и основывалъ столицу на новомъ месте. Такая полукочевая организацiя государственнаго строя, очевидно, была не совместима съ прогрессомъ культуры, и действительно, настоящiй прогрессъ въ искусствахъ и литературе начался только тогда, когда столица, какъ постоянная резиденцiя, была основана въ Нapе. Это было въ начале 8 века по Р X.
Хотя древнейшiй перiодъ оставилъ намъ мало литературныхъ памятниковъ, темъ не менее онъ можетъ быть отмеченъ двумя фактами первейшей важности въ развитiи японской литературы. Первый—это введенiе китайскихъ письменъ, вместе съ которыми связано знакомство съ истopieй и литературой Китая; другимъ является первая пропаганда буддизма. И письмена, и буддизмъ пришли въ Японiю непосредственно изъ Кореи, которая незадолго передъ темъ получила, ихъ сама изъ Китая. До знакомства Японiи съ китайскими письменами своихъ у нея не было никакихъ. Вероятно отдельныя лица начали изучать китайскiй языкъ и письмена еще въ начале христiанской эры, но первое фактическое упоминанiе объ изученiи китайскаго языка въ Японiи относится только къ 405 году после P. X. Въ этомъ году одинъ  кореецъ, по имени Ванъ-инь (Вани), былъ приглашенъ въ качестве

— — — — — — — — — — — — — —
–  4 –

учителя китайскаго языка къ наследному японскому принцу.1) Это былъ первый изъ целаго ряда корейскихъ учителей, наставленiя которыхъ проложили дорогу для реформы японскихъ обычаевъ и установленiй, реформы, не менее глубокой, чемъ та, которая совершалась на нашихъ глазахъ, какъ следствiе знакомства японцевъ съ европейской культурой и наукой. Буддизмъ появился 150 годами позже, въ половине 6-го столетiя, но развитiя своего онъ достигъ не ранее, какъ въ 7-мъ столетiи. Его настоящимъ основателемъ въ Японiи былъ принцъ императорскаго дома, Сiотоку-дайси, yмершiй въ 621 году после P. X.
Въ малочисленныхъ памятникахъ литературнаго перiода, о которомъ идетъ речь, сохранилось очень мало следовъ, какъ буддизма, такъ и китайскаго влiянiя. Можно сказать, что одинъ только Кодзики, историческiй трудъ, приписываемый упомянутому принцу, является какъ-бы исключенiемъ къ высказанному положенiю. Но его подлинность подлежитъ еще сомненiю: кроме того онъ написанъ собственно на китайскомъ языке и потому, строго говоря, не имеетъ отношенiя къ японской литературе.

Песни.

Древнейшимъ памятникомъ нацiональной японской литературы являются песни, содержащiяся въ древнихъ анналахъ, известныхъ подъ именемъ Кодзики и Нихонги; къ такимъ же древнейшимъ памятникамъ относятся и норито, т. е. молитвословiя синтоизма, нацiональной японской религiи.
Эти песни имеютъ отношенiе къ некоторымъ историческимъ или
quasi-историческимъ событiямъ и приписываются обыкновенно императорамъ и другимъ знатнымъ лицамъ. Многiя изъ нихъ приписываются императору Дзимму-тенно, который, какъ говорятъ, основалъ японскую монархiю въ 660 году до P. X.; подобные же вымыслы прiурочиваются и къ другимъ. Мы, вероятно, не очень ошибемся, если отнесемъ большую часть песенъ Кодзики и Нихонги къ последнимъ временамъ древнейшаго перiода, именно, къ 6-му и 7-му векамъ нашей эры.
Поэзiя этого перiода представляетъ кой-какой филологическiй и археологическiй интересъ, но чисто литературныхъ достоинствъ за ней мало. Языкъ ея еще не отлился въ устойчивыя формы, и кроме того въ
_________________
1) Вопросъ о времени прибытiи Вани въ Япoнiи спорный. См. В. Костылевъ, Очерк исторiи Японiи, стр. VI—VIII, и К. Florenz, Japanische Annalen, 2-е изд., стр. VIII-IХ.

— — — — — — — — — — — — — —
–  5 –

ней заметенъ полный недостатокъ воображенiя и другихъ качествъ, свойственныхъ поэзiи.
Что, напримеръ, можетъ быть примитивнее следующей военной песни, которую, какъ предполагаютъ, распевали воины Дзимму-тенно, и которая, по словамъ автора Нихонги, была военной песней императорской гвардiи въ его время:

«Ну! теперь наступило время;
Ну! теперь наступило время.
Эй! Эй! Полно!
Даже теперь
Мои ребята!
Даже теперь
Мои ребята!»

Или следующая, напримеръ, помеченная 90 годомъ до P. X.

«Чертоги Мива 1),—
Слава сладкой саке 2),—
Откроемъ ихъ двери
Даже поутру,—
Двери чертоговъ Мива 3)».

Нижеследующая песня, которая, какъ говорятъ, сложена микадо Одзинъ въ 282 году после P. X., но которая, по всемъ вероятiямъ, принадлежитъ 6-му столетiю, указываетъ тотъ высшiй уровень поэзiи, котораго она достигла за этотъ перiодъ. Этотъ микадо хотелъ пополнить свой гаремъ одной красавицей по имени Ками-нага-химе, что значитъ въ переводе—долговолосая дева, какъ вдругъ узналъ, что въ нее страстно влюбился его сынъ. Микадо пригласилъ ихъ обоихъ на пирушку и тутъ поразилъ своего сына, передавъ ему девушку со следующими словами:

«Вотъ! Мой сынъ!
Когда я шелъ по дороге
Къ пустырю собирать чеснокъ,
Собирать чеснокъ,
То апельсинное дерево, полное блaгoyxaнiя,
Было в цвету.
Его нижнiя ветви,
Bсe были обломаны людьми;
Его верхнiя ветви завяли
______________________
1) Мива—названiе местности въ провинцiи Ямато.
2) Саке—японская водка, изготовляемая изъ риса.
3) Смыслъ песни, очевидно, тотъ, что попойка совершается не только
вечеромъ или ночью, но и рано утромъ, или продолжается до утра.

— — — — — — — — — — — — — —
–  6 –

Отъ насестовъ птицъ:
Его среднiя ветви,
Прятали въ сени свoeй
Стыдливо краснеющую деву.
Вотъ! Мой сынъ! Пусть же она
Расцвететъ для тебя!»

Кодзики и Нихонги сохранили для насъ более 200 такихъ песенъ, далеко не отличающихся литературными достоинствами. Изученiе этихъ песенъ приводитъ къ заключенiю, которое можетъ быть лучшимъ опроверженiемъ мненiй, подобныхъ высказаннымъ Маколеемъ, который, исходя, несомненно, изъ того осмеяннаго ныне положенiя, что Гомеръ является безыскусственнымъ поэтомъ, доказывалъ, что «при некультурномъ состоянiи общества можно рассчитывать найти поэзiю въ ея высшей степени совершенства». Судя по древнейшей японской поэзiи, отcyтствie культуры никоимъ образомъ не является факторомъ, способствующимъ развитiю поэтическихъ наклонностей. Мы нигде не находимъ «душевныхъ мукъ, экстаза, полноты веры», которыя мы, следуя Маколею, должны были бы искать въ этихъ произведенiяхъ такого века и страны, которые въ культурномъ отношенiи, безъ сомненiя, стояли гораздо ниже Гомеровыхъ временъ. Вместо страсти, возвышенности, сильнаго воображенiя, мы находимъ не болee, какъ слабенькое чувство, хорошенькiя остроты, игру словами. Но при этомъ надо заметить, что даже и относительно техъ немногихъ достоинствъ, которыми обладаютъ эти произведенiя, возникаетъ подозренiе, не вдохновлены ли они до некоторой степени Китаемъ. Впрочемъ, относительно этого неть никакихъ точныхъ доказательствъ.

Синтоистнческiя молитвословiя 1).

Проза древнейшаго перiода представляется намъ въ виде Норито, т. е. молитвъ синтоистическимъ божествамъ, которыя съ большой церемонiей читались такъ называемыми накатоми, наследственной корпорацiей придворныхъ чиновниковъ, спецiальной обязанностью которыхъ было представлять микадо въ качестве высшаго жреца нацiи. Точное время появленiя норито и самые творцы ихъ неизвестны.
По самому существу своему норито несомненно принадлежатъ глубокой древности, но есть некоторое основанiе думать, что они отлились въ настоящiя формы не ранее 7-го столетiя, а некоторыя изъ нихъ
_______________
1) См. переводы сэра Еrnest Satow въ Transactions of the Asiatic Society of Japan и H. Weipert въ Mittheilungen der Deutchen Gesellschaft fuer Natur und Voelkerkunde Ostasiens.

— — — — — — — — — — — — — —
–  7 –

даже и позже. Относительно норито нетъ указанiй, чтобы они были записаны ранее годовъ правленiя Енги (901—923 г.), когда было приступлено къ составленiю произведенiя, известнаго подъ именемъ Енги-cики, т. е. сборника церемонiальныхъ правилъ, действовавшихъ въ то время. Енги-cики насчитываетъ 75 такихъ молитвословiй и приводитъ изъ нихъ въ тексте 27, заключающихъ въ ceбе безъ сомненiя, все самое важное. Это молитвы объ ypoжае, моленiя объ отвращенiи пожара и моровой язвы, молитвы, призывающiя благословенiе на дворецъ, службы въ честь богини, ниспосылающей пищу, въ честь божествъ ветpa и т. д. Самое знаменитое изъ этихъ моленiй, это—Охараи, т. е. моленie о великомъ очищенiи. Оно не лишено некоторыхъ литературныхъ достоинствъ. Другiя норито, которыя приходилось читать, значительно уступаютъ ему по достоинствамъ.

Охараи 1).

«Отверзите уши вы, принцы царской крови, министры и высшiе сановники, которые собрались здесь, и внемлите моленiю о великомъ очищенiи, которымъ въ это междолунiе шестого месяца снимутся и уничтожатся все гpеxи, совершенные императорскими чиновниками и слугами, носятъ ли они шарфъ2) или плечевую повязку3), носятъ ли они на спине своей лукъ, или препоясаны мечомъ.
Давно то было; наши царственные предки, которые пребываютъ въ глубокихъ небесахъ, созвали собранiе изъ восьмисотъ миpiaдoвъ божествъ и держали съ ними божественный советъ. И такъ они повелели: „Пусть нашъ божественный отпрыскъ приметъ подъ свое мирное управленiе землю прекрасныхъ рисовыхъ колосьевъ, плодородную равнину камыша». Но въ стране, такъ ему врученной, были враждебныя божества; они были покараны божеской карой, изгнаны божескимъ изгнанiемъ. И сверхъ того скалы, деревья и листья травы, которые имели способность речи, должны были  умолкнуть. А затемъ они послали его внизъ съ его небеснаго вечнаго трона, разсекая предъ нимъ, когда онъ шелъ, кучно нагроможденныя облака небесъ въ страшную разселину-дорогу. Здесь въ самой середине пожалованной ему страны, въ Я м а т о, земле высокаго солнца, учредилъ божественный отпрыскъ свое мирное царство;
_________________
1) Нижеследующiя объясненiя заимствованы изъ статьи Dr. Н. Weipert. Das Shinto-Gebet der grossen Reinigung въ Mittheilungen d. D. Gesellsch. f. Nat. u. Voelkerk. Ostasiens.
2) Женщины.
3) Мужчины.

— — — — — — — — — — — — — —
–  8 –

здесь воздвигъ онъ прекрасный дворецъ, вделавъ глубоко въ скалы массивныя колонны, поднявъ къ небу брусья кровли, дабы быть укрытымъ отъ солнца и дождя.
Теперь изъ разныхъ беззаконiй, которыя могутъ быть совершены небеснымъ поколенiемъ, предназначеннымъ все более и более заселять эту землю мирнаго управленiя, одни суть беззаконiя земныя, другiя—беззаконiя небесныя. Небесныя беззаконiя суть: уничтоженiе плотинъ между рисовыми полями, заполненiе водостоковъ, смещенiе водяныхъ желобовъ, живодерство… Земныя беззаконiя суть: резанiе живыхъ телъ, pезaнie мертвыхъ телъ, проказа, кровосмешенiе, бедствiя отъ ползающихъ тварей, высокихъ боговъ и птицъ небесныхъ, yбieнie скота, заклинанiя.
И всякiй разъ, какъ беззаконiя эти будутъ совершены, а совершаться они будутъ, пусть великie  н а к а т о м и  подрежутъ божественныя ветви у вершины и подрежутъ ихъ у комля, сделавъ изъ нихъ полный рядъ въ тысячу подстановокъ для жертвоприношенiй. Подрезавъ вверху и внизу камышъ небесъ, пусть расщеплютъ они его на множество пластинокъ. А затемъ пусть прочтутъ этo великое моленiе.
И когда они это сделаютъ, то небесные боги, открывъ настежь алмазныя двери небесъ, и разделивъ нагроможденныя небесныя облака страшной разселиной-дорогой, приблизятся и будутъ внимать.
Земные боги, вознесясь на вершины высокихъ горъ и вершины низкихъ горъ, сметая прочь туманы съ высокихъ горъ и туманы съ низкихъ горъ, приблизятся и будутъ внимать.
И тогда не останется неискупленнымъ ни одно преступленiе отъ дворца священнаго отпрыска боговъ и до самыхъ далекихъ концовъ царства. Какъ нагроможденныя облака въ небесахъ разсеиваются дуновенiемъ бога ветровъ; какъ утреннiй бризъ и вечернiй бризъ разгоняетъ утреннie туманы и разгоняетъ вечернiе туманы; какъ громадный корабль,
ставшiй на якорь въ большой гавани, потерявъ свои кормовые якоря и потерявъ свои носовые якоря, уносится въ обширный океанъ; какъ вотъ этотъ толстый хворостъ истребляется и разбрасывается острой лопаткой, закаленной въ огне,—такъ точно и все преступленiя будутъ сняты и уничтожены. И богиня Се-ори-цу-химе1), пребывающая въ быстринахъ стремительнаго потока, воды котораго бешенно скатываются съ большихъ горъ и съ малыхъ горъ, унесетъ ихъ на равнины далекаго моря. Пусть затемъ богиня Хая-аки-цу-химе2), которая пребываетъ
____________________
1)Въ переводе на русскiй языкъ: дева, пребывающая въ мелкой воде.
2) Въ переводе ва русскiй языкъ: дева, быстро раскрывающаяся.

— — — — — — — — — — — — — —
–  9 –

въ миpiaдаxъ путей прибоя бушующаго моря и въ миpiaдаxъ местъ, где скрещиваются миpiaды морскихъ путей, поглотитъ ихъ; и пусть богъ Ибуки-до-нуси1), пребывающий въ Ибуки-до2), изгонитъ ихъ прочь въ подземныя царства. Пусть затемъ богиня
Хая-сасура-химе3), что пребываетъ въ подземномъ царстве, истребитъ и уничтожитъ ихъ.
Они уничтожены теперь. И все, начиная отъ слугъ императорскаго дворца и вплоть до простого народа во всеxъ четырехъ концахъ царства, все отныне впредь свободны отъ греха.
Внимайте же все вы, обративъ уши къ равнинамъ высокаго неба, моленiю великаго очищенiя, которымъ въ это междолунiе шестого месяца при закате солнца вы очищаетесь и освобождаетесь отъ греха».

Хотя  н о р и т о  и представляютъ собою произведенiя прозаическiя, но въ некоторомъ смысле они гораздо более поэтичны, чемъ современная имъ поэзiя. Здесь не место разсуждать о томъ, начинается ли литература съ прозы или съ поэзiи; но не лишнимъ будетъ отметить тотъ фактъ, что японская поэзiя древнейшаго литературнаго перiода недалеко ушла отъ прозы, тогда какъ прозаическiя произведенiя въ свою очередь заключаютъ въ себе поэтическiе элементы.
__________________
1) Въ переводе на русский языкъ: хозяинъ места (собств. земли) дуновенiя.
2) Въ переводе на русский языкъ: место дуновенiя.
3) Въ переводе на русский языкъ: быстро уничтожающая дева.

 

© Copyright: И.А.Шевченко, 2011
Свидетельство о публикации №111063008585 

 

Астонъ 1904 г, книга II, стр. 10 — 35

И.А.Шевченко

Астонъ в переводе В. Мендрина, 1904 г, книга II, стр. 10 — 35

В рамках изучения первых переводов на русский язык литературы о Японии вообще и японской поэзии в частности необходимо полностью опубликовать труд Астона в переводе Мендрина. Ранее был приведен лишь конспектhttp://stihi.ru/2009/12/14/214. Теперь постараюсь восполнить пробелы конспекта. На мой взгляд, наиболее интересными страницами являются 17 и 19, а также примечания на страницах 31 и 32.

Игорь Шевченко

В. Г. Астонъ.

Исторiя
японской литературы.

Переводъ с англiйскаго
Слушателя Восточного Института, Подъесаула
В. Мендрина

Подъ редакцiей  и. д. Профессора Е. Спальвина

ВЛАДИВОСТОКЪ.
Паровая типо-лит. газ. «Дальнiй Востокъ».
1904.

———————————————————————————

— — — — — — — — — — — — — —
–  10 –

КНИГА ВТОРАЯ.
Hapcкiй перiодъ 1). (8-е столетiе пocле P. X.).
________________

Г Л А В А  I.
Проза Нарскаго перiода.—Кодзики.—Идзумо-фудоки.

Собственно говоря, этотъ литературный перioдъ начинается съ 710 г. после P. X., когда резиденция микадо была основана въ Наpе, и оканчивается въ 794 г., въ которомъ столица была перенесена въ Нагаока, въ провинцiи Ямасиро, откуда несколькими годами позже она перешла въ Кiото. Но для насъ вполне достаточнымъ будетъ считать, что этотъ пepioдъ совпадаетъ съ 8-мъ столетiемъ по Р. X. Съ учрежденiемъ столицы въ Hapе палъ, прежнiй порядокъ, въ силу котораго каждый микадо строилъ себе новый дворецъ на новомъ местe. Это новое явленiе было не только важнымъ меропрiятiемъ въ смысле упроченiя оседлости, но оно было вместе съ темъ и большимъ шагомъ впередъ въ смысле прогресса культуры, начавшей развиваться понемногу въ теченiе двухъ предыдущихъ вековъ. Подъ влiянiемъ политическихъ идей, занесенныхъ изъ Китая, поднялся авторитетъ императорской власти; власть местныхъ феодалъныхъ князей была ослаблена и местное управление вверено губернаторамъ, находившимся подъ контролемъ центральнаго правительства. Наука, подъ которой въ Япoнiи надо, или вернее надо было, разуметь изученiе образцовыхъ произведенiй китайской древности, значительно подвинулась впередъ. Императоръ Тенци (662—67l  г.) учредилъ школы; а несколько позднее былъ открытъ даже университетъ изъ четырехъ факультетовъ, на которыхъ изучались исторiя, китайскiе классики, законы и арифметика. Но все это было доступно въ то время только высшимъ чиновнымъ классамъ; въ среду же простого народа образованiе проникло только много вековъ спустя.
___________________
1) Въ Японiи принято деленiе исторiи литературы на перiоды соответственно резиденцiи правительства въ каждое данное время.

— — — — — — — — — — — — — —
–  11 –

Въ это же время появилось не мало учителей—большей частью, корейцевъ,—живописи, медицины и искусства резьбы по камню и дереву. Колоссальная бронзовая статуя Будды и некоторыя другiя скульптурныя произведенiя, которыя еще и по настоящее время можно видеть въ Наре, служатъ наглядными доказательствами тому, какихъ успеxoвъ достигли японцы въ этихъ искусствахъ.
Весьма важный шагъ впередъ сделала архитектура. Прогрессъ архитектуры былъ тесно связанъ съ буддизмомъ, который требуетъ для своихъ служенiй пышныхъ храмовъ и пагодъ. Возраставшее влiянiе двора также требовало зданiй, более соответствовавшихъ его достоинству и более подходившихъ къ пышному, заимствованному изъ Китая
придворному цepeмонiaлу, чемъ прежнiе дворцы, служившiе только въ теченiе одного царствованiя.
Первая дошедшая до насъ книга на японскомъ языке—этo Кодзики, т. е. записи о
делахъ древности. Книга эта вышла въ светъ въ 712 году после P. X. Кодзики содержитъ въ ceбе древнейшiя преданiя японскаго народа и, начинаясь мифами, которые являются основою синтоизма, она постепенно пpioбpетaeтъ все бoлеe и более историческiй характеръ и заканчиваетъ свои повествованiя 628 годомъ после Р. X.
Кодзики, хотя можетъ быть и ценный памятникъ для изследованiй въ области мифологiи, обычаевъ, языка или легендъ доисторической Японiи, является темъ не менее убогимъ произведенiемъ съ точки зренiя литературы или исторической летописи. Какъ историческiй памятникъ Кодзики значительно уступаетъ Нихонги, современному съ нимъ произведенiю на китайскомъ языке. Языкъ Кодзики представляетъ странную смесь китайскаго и японскаго. Обстоятельства, при которыхъ было написано это произведенiе, служатъ отчасти объясненiемъ, откуда взялся тотъ странный стиль, которымъ оно написано. Разсказываютъ, что некто Ясумаро, изучившiй китайскую письменность, составилъ это литературное произведенiе со словъ некоего Хiеда-но-Аре, который
обладалъ такой поразительной памятью, что «могъ повторить своими устами все, что только видели его глаза, и удержать въ своемъ сердце все, что только слышали его уши». Задача Ясумаро была не изъ легкихъ. Онъ самъ въ предисловiи разсказываетъ о своихъ затрудненiяхъ. Нынешнiя силлабическiя азбуки катакана и хирагана въ то время еще не существовали. Единственный путь, который оставался ему,—это было прибегнуть къ употребленiю китайскихъ идеографическихъ символовъ-письменъ, iероглифовъ, оставляя за ними ихъ значенiе и конструкцiю,

— — — — — — — — — — — — — —
–  12 –

т. е. другими словами, писать чисто по китайски,—или же употреблять каждый китайскiй iepoглифъ только въ качестве изобразителя присущаго ему звука, не обращая вниманiя на его значенiе. Последнiй именно способъ и долженъ былъ дать японскiй текстъ.

При пользованiи iepoглифaми по первому способу невозможно было записать японскую поэзiю, собственныя имена и множество фразъ и выраженiй, которымъ не было тождественныхъ эквивалентовъ въ китайскомъ языке, тогда какъ при употребленiи каждаго iероглифа фонетически, въ качестве одного только слога японскихъ словъ, возникала растянутость текста, невыносимая для ума образованнаго на китайскiй ладъ, т. е. свыкшагося съ темъ, что каждый отдельный iероглифъ есть въ тоже время и отдельное понятiе. Ясумаро разрешилъ эту дилемму темъ, что смешалъ вместе оба способа, и это отозвалось роковыми последствiями на стиле Кодзики. Дошло до того, что въ одномъ и томъ же предложенiи, построенномъ по чисто японской конструкцiи, попадается вдругъ неуклюжая китайская фраза, тогда какъ, наоборотъ, китайскiя фразы содержатъ въ себе такiя выраженiя, которыя немыслимо уразуметь безъ знанiя японскаго языка.

Въ перiодъ составленiя Кодзики существовала при дворе въ Наре наследственная корпорацiя  к а т а р и б е, или разсказчиковъ, на обязанности которыхъ лежало разсказывать «древнiя слова» въ присутствiи микадо при некоторыхъ торжественныхъ случаяхъ, напримеръ, при начале новаго царствованiя. Если даже разсказчикъ, отъ котораго получалъ сведенiя Ясумаро, и не принадлежалъ лично къ этой корпорацiи, то во всякомъ случае онъ, должно быть, былъ хорошо ознакомленъ съ сутью этихъ разсказовъ; и поэтому почти нельзя сомневаться въ томъ, что все эти мифы, легенды и quasi-историческiе разсказы Кодзики почерпнуты именно изъ этого источника. Hетъ, однако, никакихъ основанiй думать, чтобы разсказы катарибе представляли собою что-нибудь иное, кроме прозы. Есть громадное количество поэтическихъ произведенiй этого перiода, но ни одно изъ нихъ не имеетъ формы разсказа. Эта поэзiя состоитъ изъ лирическихъ песенъ, но не балладъ, и не даетъ pешительно никакого матерiала для иcтopiи, какъ достоверной, такъ и вымышленной. Японскiе анналы решительно не подтверждаютъ тeopiи Маколея, что при естественномъ порядке вещей поэтическая баллада предшествуетъ исторiи. Въ приложенiи къ Японiи наблюдается какъ разъ обратный процессъ: въ более позднемъ пepioде исторiя выказала тенденцiю превратиться въ пoэзiю.

— — — — — — — — — — — — — —
–  13 –

Пестрота языка Кодзики, конечно, теряется при переводе этихъ текстовъ на чужой языкъ. Приведенный ниже отрывокъ 1) можетъ дать по своему содержанiю некоторое представленiе о характере легендъ, которыя составляютъ ядро древнейшей части этого произведенiя. Изследователи народныхъ сказанiй безъ труда узнаютъ въ этoмъ отрывке одинъ изъ многочисленныхъ варiантовъ греческаго мифа о Персее и Андромеде.
Богъ Хая-суса-но-во 2), будучи изгнанъ съ небесъ за свои дурные поступки, спускается на землю и попадаетъ на берегъ реки въ провинцiи Идзумо. Онъ видитъ, что по реке плывутъ палочки, употреблемыя при еде, вместо вилки:
«Божественный Хая-суса-но-во, думая, что где-нибудь дальше по реке должны быть люди, отправляется на поиски ихъ и действительно находитъ плачущихъ старика и старуху съ молодой девушкой посреди ихъ. Онъ спросилъ стариковъ: «Кто вы такiе?»—Старикъ отвечалъ: «Я земное божество, и мое имя Аси-надзу-ци 3). Я сынъ великаго бога горъ. Имя моей жены Те-надзу-ци 4), а дочь нашу зовутъ Куси-нада- химе 5)». Далее
Хая-суса-но-во спросилъ: «Отчего вы плачете?»—«У меня было восемь детей»,—отвечалъ старикъ,— «но каждый годъ приходитъ восьмиглавый змей изъ Коси 6) и пожираетъ ихъ. Теперь какъ разъ наступаетъ время его прихода, оттого мы и плачемъ.»—«Опиши мне этого змея»,—сказалъ Хая-суса-но-во.—«Его глаза красны, какъ зимняя вишня. У него одно тело, но восемь головъ и восемь хвостовъ. Кроме того тело его поросло мохомъ, соснами и кедрами. Длина его такова, что онъ покрываетъ восемь долинъ и восемь холмовъ. Его желудокъ всегда въ крови и пламени».—Тогда божественный
Хая-суса-но-во сказалъ: «Если это твоя дочь, то не отдашъ ли ты ее мне?»—«Съ позволенiя сказать»,—отвечалъ старикъ,—«я не знаю твоего почтеннаго имени».—«Я старшiй братъ богини солнца и пришелъ теперь съ небесъ»,—возразилъ Хая-суса-но-во.—Тог-
___________________
1) Нижеследующiя примечанiя заимствованы изъ соч. К. Florenz: Japanische Mythologie.
2) По-русски: быстро-порывистый мужъ.
3) Пo-русски: растирающiй (въ виде ласки) ноги (своей дочери) старикъ.
4) Пo-русски: растирающая (въ виде ласки)  руки (своей дочери) старуха.
5) По-русски: дивная дела рисовыхъ полей. Но слово дивная (куси) содержитъ въ себе и намекъ на последовавшее превращенiе девы въ гребень (куси).
6) Под Коси разумеется отдаленная местность северо-западной Японiи, о которой древнiе
Японцы имели лишь самое смутное представленiе. Местность эта обнимала нынешнiя провинцiи Етцю, Ециго и Ецидзенъ. Собственно же Коси ничто иное, какъ названiе незначительной области (ныне уезда) въ пров. Ециго, и некоторые думаютъ, что именно названiе этой области стало употребляться для обозначенiя целой обширной местности.

— — — — — — — — — — — — — —
–  14 –

да божества Аси-надзу-ци и Те-надзу-ци сказали: «Въ такомъ случае почтительно передаемъ мы тебе.»—Хая-суса-но-во тотчасъ же взялъ эту девушку и превратилъ ее во многозубчатый гребень, который онъ воткнулъ въ свои волосы; затемъ онъ сказалъ божествамъ Аси-надзу-ци и Те-надзу-ци: «Сварите вы саке восьмерной силы, а также сделайте кругомъ ограду; въ этой ограде оставьте восемь проходовъ, въ каждомъ проходе установите восемь подстановокъ, на каждую подстановку поставьте по чану для саке и наполните каждый чанъ саке восьмерной силы. Затемъ ждите».—Приготовивъ все согласно его божественному пoвеленiю, они стали ждать. Затемъ пришелъ восьмиглавый змей, действительно, какъ было сказано, и, опуская голову въ каждый чанъ, сталъ лакать саке. После этого онъ опьянелъ, и все головы его склонились во cне. Тотчасъ же Хая-суса-но-во извлекъ изъ-за пояса свой десяти-пяденный мечъ и началъ рубить змея, такъ что воды реки превратились въ кровь. Но вотъ, когда онъ рубилъ среднюю часть хвоста, конецъ его священнаго меча сломился. Удивляясь этому, онъ пронзилъ хвостъ и разрезалъ его на-двое вдоль; тогда онъ нашелъ, что внутри хвоста былъ большой острый мечъ. Онъ взялъ этотъ мечъ и, считая его за чудесную вещь, преподнесъ его богине солнца. Это и есть великiй мечъ К у с а — н а г и — н о — ц у р у г и 1)».
Въ начале 8-го столетiя японское правительство сделало распоряженiе о составленiи географическаго описанiя всехъ провинцiй. Попутно съ описанiемъ минераловъ, растенiй, животныхъ должны были быть отмечены и свойства почвы, происхожденiю названiй местностей и местныя легенды. Изъ этихъ трудовъ до насъ дошли весьма немногiе. Лучшiй изъ нихъ, известный подъ именемъ И д з у м о-ф у до к и 2), написанъ въ 733 году. Онъ содержитъ очень мало интересныхъ легендъ и состоитъ въ общемъ изъ сухого перечня фактовъ. Это произведенiе является прототипомъ позднейшей замечательной, топографической литературы, «известной подъ именемъ М е й с i о.
Другiя произведенiя японской прозы этого перiода, на которыхъ можно остановить вниманiе,—это императорскiе эдикты, содержащiеся въ C i о к у-н и х о н г и, продолженiи Н и х о н г и  (на китайскомъ языке). Ихъ стиль очень напоминаетъ стиль норито. Мотоори издалъ ихъ отдельно съ коммeнтapiями.
______________
______________________
1) По-русски: траву косящiй мечъ. По Кодзики, мечъ получилъ такое названiе потому, что Ямато-таке впоследствiи скосилъ при помощи его траву. Первоначальное названiе его было: ама-но-мура-кума-но-цуруги, т. е. мечъ собирающихся небесныхъ облаковъ,—потому что надъ змеей часто замечались облака.
2) По-русски: географическое описанiе провинцiи Идзумо.

— — — — — — — — — — — — — —
–  15 –

ГЛАВА II.
Общiя замечанiя о японской поэзiи.—Танка.—Нага-ута.—Макура-котоба.—Юкари-котоба.—Нарская поэзiя.—Маньосю.—Ханка.—Образцы стихотворенiй изъ Маньосю и Кокинсю.—Нихонги.

Прежде чемъ заняться изследованiемъ пoэзiи Нарскаго перiода, необходимо сделать некоторыя замечанiя о техъ характерныхъ особенностяхъ японской поэзiи, которыя нагляднымъ образомъ отличаютъ ее отъ поэзiи европейской. Прежде всего въ ней нетъ большихъ поэмъ. Въ ней pешительнo нельзя найти ничего, имеющаго хоть отдаленное сходство съ эпосомъ, ничего въ роде Илiады, или Божественной Комедiи или даже Песни Нибелунговъ и т. п. Действительно, японскiя, некотораго рода повествовательныя поэмы коротки, да ихъ и очень мало; единственныя произведенiя этого рода—это две, три баллады сентиментальнаго направленiя. Дидактическая, философская, политическая и сатирическая поэзiя также отсутствуетъ. Что касается драматической поэзiи, то она появилась не ранеe 14-го века, да и въ это время она вовсе не представляла собою цельныхъ драматическихъ поэмъ, а только нечто въ роде драмъ, заключавшихъ въ себе некоторый поэтическiй элементъ.
Короче говоря, японская поэзiя ограничилась лирикой и такого рода произведенiями, которыя по недостатку другого, более подходящаго слова можно назвать эпиграммами. Прежде всего это поэзiя, выражающая непосредственныя душевныя движенiя. Она даетъ эротическiя стихотворенiя, стихотворенiя, выражающiя тоску по дому и по близкимъ людямъ, восхваленiе любви и вина, элегiи по поводу смерти, жалобы на превратность судьбы, но главное место въ ней отводится стихотворенiямь, воспевающимъ красоты внешней природы. Меняющiеся по временамъ года, пейзажи, звукъ журчащаго ручья, снегъ на вершине горы Фудзи, волны, разбивающiяся о взморье, прибитыя къ бeрегy водоросли, пенiе птицъ, жужжанье насекомыхъ, даже кваканье лягушекъ, скачекъ форели въ горномъ потоке, молодые побеги папоротника весною, ревъ оленя осенью, красный цветъ клена, луна, цветы, дождь, ветеръ, туманъ,—все это для янонскаго поэта излюбленныя темы, которыми онъ восхищается и надъ которыми останавливается подолгу. Если къ этому прибавить несколько стихотворенiй, вдохновленныхъ патрiотизмомъ или придворной жизнью, значительное количество более или мeнеe удачныхъ остротъ въ форме стихотворенiй, несколько cтиxoтвopeнiй религiознаго характера,—то перечисленiе темъ, дававшихъ содержанiе поэтическимъ произведенiямъ, почти закончено. Но въ

— — — — — — — — — — — — — —
–  16 –

этомъ перечне, по замечанiю Чэмберлена, замечаются курьезныя опущенiя; такъ, напримеръ, солнечный закатъ и звездное небо совершенно не привлекли вниманiя поэтовъ. Страннымъ является также и то, что песни воинственнаго характера почти совершенно отсутствуютъ. Сраженiя и пролитiе крови, очевидно, не считаются у японцевъ подходящими для поэтическихъ произведенiй темами.
Японская поэзiя ограничена вообще во многомъ, не только въ формахъ своихъ произведенiй и содержанiи ихъ. Современный европeйскiй поэтъ не стесняется пользоваться произведенiями греческой и римской пoэзiи, черпая оттуда поэтическiе образы; даже въ самомъ языке его многое заимствовано изъ этого же самаго источника. Но японcкie поэты умышленно удерживались отъ пользованiя въ такомъ смысле единственной известной имъ литературой. Что обработка языка и выборъ темъ въ некоторой степени обязаны ихъ знакомству съ древней литературой Китая, объ этомъ врядъ ли можетъ быть вопросъ; но вместе съ темъ они даютъ слишкомъ мало внешнихъ признаковъ, по которымъ можно было бы судить объ этомъ. Хотя намеки на китайскую литературу и исторiю у нихъ и не вполне отсутствуютъ, но они очень редки, и пользованiе китайскими словами строго возбранено въ  поэзiи классическаго типа. Для этого были свои вескiя причины. Фонетика одного языка совершенно не похожа на фонетику другого. Китайскiй языкъ—языкъ   м о н о с и л л а б и ч е с к i й, японскiй—п о л и с и л л а б и ч е с к i й. Китайскiй слогъ гораздо более гибокъ и разнообразенъ по своему составу, чемъ слоги японскихъ словъ. Онъ можетъ представлять собою дифтонги, комбинацiи согласныхъ, иметь конечныя согласныя, тогда какъ все это совершенно чуждо японскому языку, въ которомъ каждый слогъ представляетъ собою силлабу, состоящую изъ одной только гласной, или же гласной съ предшествующей ей согласной,—и только. Несомненно, что японскiй языкъ, заимствовавъ китайскiя вокабулы, приспособилъ ихъ къ законамъ своей фонетики, но приспособленie это не вполне совершенно. Оба эти фонетическiе элементы такъ же плохо гармонируютъ другъ съ другомъ, какъ кирпичъ и булыжникъ въ одной и той же постройке. Поэтому для японскихъ поэтовъ было вполне естественнымъ совершенно возбранить этимъ наполовину ассимилировавшимся пришельцамъ доступъ въ самыя священныя области японской нацiональной поэзiи, хотя такимъ образомъ они приносили въ жертву многое, въ смысле полноты и разнообразiя выраженiй, и лишали сами себя обильнаго запаса и иллюстрацiй и намековъ, которыми совершенно свободно пользовались прозаическiе писатели.

— — — — — — — — — — — — — —
–  17 –

Благозвучiе и легкость произношенiя въ японскомъ языке главнымъ образомъ обязаны указанной уже характерной особенности японской силлабы. Даже такiе читатели, которые совершенно незнакомы съ японскимъ языкомъ, могутъ оценить благозвучность следующаго, напримеръ, стихотворенiя:

«Идете инаба 1)
Нуси наки ядо то
Нарину то мо,
Нокиба но уме io,
Хару во васуруна».

Переводъ:

«Когда изъ мipa я уйду,
Хотя и безъ хозяина мой домъ
Останется тогда,
Ты, у края кровли слива,
Весны своей не забывай!»

Но въ то же время указанная благозвучность японской силлабы является и причиной отсутствiя выразительности въ языке поэтическихъ произведенiй. Она, разумеется, устраняетъ затрудненiя стихосложенiя, но вместе съ темъ устраняеть и силу, и разнообразiе ритма; и съ некоторой вероятностью можно допустить то предположенiе, что нацiональный японскiй генiй предпочелъ коротенькiя стихотворенiя именно въ силу свойствъ японской силлабы, препятствующихъ разнообразiю ритма.
Техника японскаго стихосложенiя проста въ высшей степени. Въ противоположность къ китайскому стихосложенiю японское не допускаетъ никакихъ рифмъ, недостатокъ, проистекающiй изъ указанныхъ выше свойствъ японской силлабы. Такъ какъ каждая силлаба оканчивается на гласную, а гласныхъ въ этомъ языке только пять, то въ силу этого можетъ быть только пять рифмъ, постоянное повторенiе которыхъ явилось бы невыносимо монотоннымъ. Въ японскомъ поэтическомъ языке все гласныя одной и той же долготы. Въ силу этого, стихотворный размеръ, присущiй, напримеръ, греческой и римской поэзiи, совершенно чуждъ японской. Также чужда совершенно и последовательная смена слоговъ, носящихъ на себе ударенiе, и слоговъ безъ ударенiя, что свойственно нынешней европейской поэзiи. Въ смысле ударенiя, японскiй языкъ почти не отдаетъ предпочтенiя одной части слова передъ другой. Однимъ словомъ, единственный прiемъ японскаго стихосложенiя, отличающiй поэзiю отъ прозы,—это последовательное чередованiе строфъ,
_____________________
1) Начальное «и» слова «инаба» при декламацiи «элидируетъ».

— — — — — — — — — — — — — —
–  18 –

изъ которыхъ одна содержитъ пять, а другая семь силлабъ. Bъ конце концовъ получается нечто вроде нашихъ белыхъ стиховъ.
Некоторые японскiе критики высказываютъ предположенiе, что числа слоговъ—пять и семь—взяты въ подражанiе одному китайскому сборнику одъ, въ которомъ, одни стихотворенiя состоятъ изъ строфъ въ пять слоговъ, а другiя изъ строфъ въ семь слоговь. Но врядъ ли это такъ.
Наиболее известными стихотворенiями, сложенными по указанному принципу являются те, которыя носятъ названiе т а н к а, т. е. коротенькихъ стихотворенiй; и когда въ Японiи говорятъ вообще о стихотворенiяхъ, то подъ этимъ разумеютъ именно стихотворенiя такого рода. Т а н к а состоитъ изъ пяти строфъ, а именно: 1-я въ пять силлабъ, 2-я въ семь, 3-я въ пять, 4-я въ семь и 5-я, заключительная, опять въ семь. Такимъ образомъ въ 5 строфахъ имеется 31 силлаба. Каждый изъ такихъ пятистрофныхъ стансовъ представляетъ собою целое самостоятельное поэтическое произведенiе, какъ напримеръ, вышеприведенное «Идете инаба…» и т. п. Танка наиболее распространенный и характерный изъ разныхъ видовъ японскихъ поэтическихъ произведенiй. Древнейшiе образцы ея относятся къ VII веку до P. X. или даже къ более отдаленному времени. Вплоть до настоящего времени стихотворенiя подобнаго рода слагались въ большомъ количестве. Даже теперь императоръ даетъ своимъ придворнымъ новогоднiя темы, чтобы они могли показать свое искусство въ такомъ стихосложенiи, а страницы журналовъ служатъ нагляднымъ доказательствомъ, что танка продолжаютъ еще создаваться во множестве.
Можно думать, что границы, поставленныя числомъ 31-го слога, и другiя ограниченiя, которыми стесненъ въ своемъ творчестве японскiй поэтъ, служатъ достаточной помехой тому, чтобы создать что-нибудь ценное. Однако, на самомъ деле это не такъ. Хотя танка и не могутъ претендовать на большiе достоинства, однако, надо признать, что японскie поэты использовали ихъ, насколько только это было возможно
применительно къ такимъ скуднымъ поэтическимъ ресурсамъ. Надо только удивляться, какъ можно было уложить въ такiя тесныя рамки и возвышенность стиля, и мелодiю, и неподдельность чувства. Съ этой точки зренiя не можетъ быть ничего совершеннее некоторыхъ изъ этихъ небольшихъ стихотворенiй. Они похожи на те минiатюрныя резныя изделiя, известныя подъ именемъ пецуке 1), въ которыхъ талантъ и искусство художника сказываются въ созданiи имъ фигурокъ величиною въ
_______________________
1) Родъ разукрашенной пуговки, служащей для прикрепленiя къ поясу сумки съ курительными принадлежностями и  проч.

— — — — — — — — — — — — — —
–  19 –

одинъ-два дюйма, или на те эскизы, въ которыхъ японскiй живописецъ всего несколькими ловкими ударами кисти умеетъ достичь поразительныхъ эффектовъ.
Следующiй за танка, другой распространенный родъ поэтическихъ произведенiй— это н а г а – у т а, т. е. длинныя песни. Нага-ута имеютъ то же самое чередованiе пяти и семислоговыхъ строфъ съ заключительной строфой въ семь силлабъ, что и танка, но отличаются отъ танка темъ, что не ограничены всего пятью строфами. Некоторыя изъ лучшихъ произведенiй японской поэзiи принадлежатъ именно къ этому последнему роду. Но нага-ута никогда не пользовались большой любовью  японцевъ. После Нарскаго перiода этотъ родъ поэтическихъ произведенiй былъ почти совсемъ преданъ забвенiю, и предпочтенiе нацiональнаго генiя было очевидно всегда въ пользу танка. Несмотря на свое названiе, нага-ута вовсе не представляютъ изъ себя большихъ поэмъ. Некоторыя изъ нихъ, правда, отличаются сравнительно величиной, но въ общемъ большинство ихъ ограничивается всего несколькими десятками строфъ.
Особенность, которою резко отличается японская муза отъ европейской,—это некоторый недостатокъ силы воображенiя. Японцы не склонны вообще къ одушевленiю неодушевленныхъ предметовъ, а олицетворенiе абстрактныхъ понятiй кажется для нихъ уже совершенно непонятнымъ. Слова, выражающiя абстрактные понятiя, у нихъ немногочисленны, и японскому поэту или живописцу совершенно не приходится изображать истину, правосудие и веру въ виде красивыхъ девъ въ одежде, или изображать любовь въ виде толстощекаго нагого мальчугана съ крыльями, лукомъ и стрелами. Музы, грацiи, фурiи—вообще масса олицетворенiй, безъ которыхъ европейская поэзiя была бы только тенью поэзiи, не имеютъ ничего соответственнаго себе въ японской литературе.
Это, такъ сказать, безличное направленiе ума въ значительной степени свойственно не только японцамъ, но и другимъ нацiямъ Дальняго Востока, напримеръ, китайцамъ. Явленiе это не ограничивается только поэзiей и вообще литературой. Оно есть характерная oсобенность всeгo склада восточнаго ума, проявившаяся и въ грамматике, почти не имеющей личныхъ местоименiй, и въ искусстве, не имеющемъ никакихъ школъ портретной живописи, или скульптурныхъ произвeденiй, заслуживающихъ упоминанiя, и въ позднемъ и несовершенномъ развитiи драмы, и въ религiозныхъ взглядахъ, съ ихъ сильною наклонностью къ рацiонализму и туманнымъ представленiемъ о какомъ-то личномъ начале, управляющемъ вселенной. Въ ихъ пониманiи явленiя

— — — — — — — — — — — — — —
–  20 –

происходятъ скорее сами по себе, чемъ производятся кемъ-нибудь, и колебанiя судьбы для нихъ бoлеe реальны, чемъ сильная воля и личное стремленiе, которыя борются съ ними. Определенiе значенiя этого явленiя по отношенiю къ моральному и психологическому развитiю этихъ нацiй мы оставляемъ на долю другихъ; съ насъ же достаточно будетъ отметить тотъ фактъ, что это явленiе отразилось на японской литературъ, а особенно на поэзiи.
Требуютъ объясненiя некоторые изъ риторическихъ пpieмoв, свойственныхъ исключительно японской поэзiи. Таковы, напримеръ, макура-котоба, т. е.
изголовье-слово 1). Макура-котоба ставится обыкновенно въ начале стихотворенiя, служа, какъ-бы изголовьемъ, на которомъ оно покоится. Макура-котоба представляютъ собою символическiе эпитеты некоторыхъ понятiй, нечто въ роде, напримеръ, гомеровскаго
«быстроногiй»—Ахиллесъ. Такiя слова суть обыкновенно древнейшiе пережитки языка, и смыслъ некоторыхъ изъ нихъ очень теменъ, что не мешаетъ, однако, тому, чтобы ихъ все еще продолжали употреблять. Некоторыя изъ нихъ являются довольно подходящими и понятными; напримеръ: «д о м а ш н я я  п т и ц а»—к у р и ц а (петухъ); «п о к р ы т а я   д о ж д е м ъ»—гора М и к а с а; «в е ч н о  к р е п к о е»—н е б о; «у т р е н н i й
т у м а н»—б л у ж д а ю щ а я  м ы с л ь. Но несмотря на то, что макура-котоба могутъ оказаться весьма подходящими, будучи употреблены и применены правильно, некоторые японскiе поэты испытываютъ положительно какое-то необъяснимое наслажденiе, употребляя ихъ въ какомъ-нибудь особенномъ, не свойственномъ имъ смысле, что намъ конечно кажется и непонятнымъ, и смешнымъ. «К и т о в а я  л о в л я», напримеръ, можетъ еще сойти за символическiй эпитетъ моря. Но что сказать, о поэте, который применяетъ это выраженiе ко внутреннему озеру-морю Оми, известному намъ подъ именемъ озера Бива, въ которомъ никогда не было китовъ? «О д е т а я   п о л з у ч и м и   р а с т е н и я м и» является довольно удачнымъ символическимъ эпитетомъ скалы, но положительнымъ абсурдомъ будетъ этотъ эпитетъ-символъ въ примененiи къ провинцiи Ивами, потому только употребленный такъ, что слово  и в а  значитъ  с к а л а.
Съ точки зренiя стихотворцевъ макура-котоба очень полезная выдумка. Состоя почти всегда изъ пяти силлабъ, этотъ символъ даетъ поэту безъ всякихъ хлопотъ съ его стороны первую строфу стихотворенiя въ совершенно готовомъ виде,—не беда, конечно, что все стихотвopeнie состоитъ только изъ 31-го слога. Эти символическiе эпитеты
____________________
1) Они называются еще  к а м у р и-к о т о б а, т. е. шляпами-словами, или окосикотоба— начальными словами.

— — — — — — — — — — — — — —
–  21 –

въ числе несколькихъ сотенъ собраны въ особыхъ словаряхъ, которыми поэты и пользуются для «восхожденiя на Парнасъ». И действительно, они очень полезны въ такой стране, въ которой сложенiе танка въ теченiе несколькихъ столетiй являлось почти деломъ простой техники.
Другая выдумка японскихъ поэтовъ, это такъ называемыя юкари-котоба 1), которыя Чэмберленъ удачно назвалъ pivot-words т. е. «вертящимися на шпиле словами» 2). Такое вертящееся слово или даже часть его употребляется въ двухъ смыслахъ; одинъ изъ нихъ относится къ тому, что предшествуетъ этому слову, а другой къ тому, что следуетъ за нимъ. Нечто подобное этому встречается у Тэккерея въ его The Newcomes, въ томъ месте, где онъ говоритъ о tea-pot (чайникъ), преподнесенномъ Mr. Honeyman’y ханжами, посещающими его капеллу, какъ devotea-pot (священный сосудъ). Здесь слогъ tea выполняетъ двоякую роль: онъ представляетъ собою одновременно и последнiй слогъ слова devotee 3) (ханжа) и первый слогъ, слова tea-pot. «Но ведь это не более, какъ каламбуръ»,—скажетъ, пожалуй, читатель. Однако, врядъ ли позволительно называть каламбуромъ такую игру словъ. Она имеетъ своимъ назначенiемъ не вызывать смехъ, но служитъ риторическимъ украшенiемъ и иногда бываетъ очень къ месту.
Но все-таки эти вертящiяся слова—украшенiе сомнительнаго свойства, и поэты классическаго перiода пользовались этой риторической фигурой весьма осмотрительно. Гораздо больше придется говорить о ней, когда зайдетъ речь о драматургахъ последнихъ вековъ, которые употребляютъ ее, не сообразуясь почти ни съ чемъ. Параллелизмъ, т. е. соответствiе въ словахъ двухъ следующихъ одна за другою строфъ, причемъ имя соответствуетъ имени, глаголъ глаголу,—въ японской поэзiи явленiе случайное, какъ случайнымъ является онъ и въ поэзiи китайской. Образчики параллелизма известны намъ изъ псалмовъ Давида; въ Hiawatha Лонгфелло также встречается не мало примеровъ его, какъ, напримеръ, въ следующихъ строкахъ:

«Filled the marshes full of wild-fowl,
Filled the river full of fishes.»

Примеры параллелизма въ японской поэзiи будутъ приведены
ниже.
_________________________
1) По-русски: связующiя слова.
2) См. В. Н. Chamberlain: The Classical Poetry of  the Japanese.
3) Фонетически.

— — — — — — — — — — — — — —
–  22 –

Н а р c к а я  п о э з i я.

Восьмой векъ, который оставилъ после себя мало или почти не оставилъ заслуживающей вниманiя прозы, быль поистине золотымъ векомъ японской поэзiи. Японцы въ это время вышли уже изъ того состоянiя, когда они выражали свое вдохновенiе въ примитивной форме, не носящей на себе никакой печати искусства, какъ это уже указано выше, и создали за этотъ перiодъ множество поэтическихъ произведенiй такой красоты, которая никогда уже съ того времени не была превзойдена. Читатель, который ожидаетъ видеть въ этой поэзiи поэзiю народа, только-что вышедшаго изъ варварскаго перiода, характеризуемаго грубостью и господствомъ силы, будетъ пораженъ, увнавъ, что наоборотъ она носитъ на себе отпечатокъ культурной утонченности. Она утонченна по чувствамъ, изящна по языку и обнаруживаетъ тонкое пониманiе стилистики, старательно придерживавшейся некоторыхъ своеобразныхъ пpiемовъ. Поэзiя этого и следующаго за нимъ перiода предназначалась для некотораго только класса японской нaцiи и создана людьми именно этого класса.
Авторы, мнoгie изъ нихъ женщины, принадлежали или къ придворному кругу, или были изъ класса чиновниковъ, назначаемыхъ въ провинцiю только временно и считавшихъ поэтому своимъ домомъ столицу. О какой-нибудь народной поэзiи ничего неизвестно. Съ другой стороны способность писать стихи была, такъ сказать, общеприсуща высшему классу. Почти каждый образованный человекъ, мужчина или женщина, могъ при случае сочинить танка. Но среди поэтовъ не было многотомныхъ писателей, и не было въ обычае издавать стихотворенiя одного какого-нибудь автора отдельно; а если бы это и было даже такь, то въ результате получились бы очень тоненькие томики. Время отъ времени, по повеленiю микадо, составлялись сборники, въ которыхъ собраны были воедино избранныя стихотворенiя за некоторый перiодъ предшествующаго времени, и если двадцать-тридцать стихотворенiй какого-нибудь поэта находили себе место въ такомъ сборнике, то этого было вполне достаточно, чтобы дать ему (или ей) первенствующее место среди множества соревнователей.
Поэзiя Нарскаго перiода сохранилась въ одной изъ такихъ антологiй, известной подъ именемъ М а н ь о с ю, т. е. собранie тысячи листовъ. Считаютъ, что этотъ сборникъ былъ составленъ въ начале 9-го века. Содержащiяся въ немъ стихотворенiя принадлежатъ главнымъ образомъ последней половине 7-го и первой половине 8-го сто-

— — — — — — — — — — — — — —
–  23 –

летiя после Р. Х., охватывая въ общемъ перiодъ около 130 летъ. Стихотворенiя распределены въ сборнике по следующему порядку: стихотворенiя, воспевающiя времена года; стихотворенiя любовныя (касающiяся страстей); элегiи по разнымъ поводамъ; аллегорическiя стихотворенiя, и, наконецъ, стихотворенiя смешаннаго характера. Общее число ихъ превышаетъ 4,000, и большую часть изъ нихъ составляютъ танка, короткiя стихотвореньица въ 31 слогъ; следующее за ними по количеству место занимаютъ длинныя стихотворенiя, нага-ута. Что касается до авторовъ стихотворенiй этого сборника, то ихъ не перечесть. Но между ними выдаются особенно два поэта—Хитомаро и Акахито. Первый изъ нихъ славился въ конце 7-го столетiя, поcледнiй въ годы правленiя C i o м y (724-754 г.). Они оба были придворными чиновниками и сопровождали иногда микадо въ его путешествiяхъ по провинцiямъ; больше о ихъ жизни ничего неизвестно.
Считавшееся прежде лучшимъ изданie Маньосю, въ 30 томахъ, подъ названiемъ Маньосю-рякуге, теперь вышло изъ употребленiя и заменено великолепнымъ
Маньосю-коги, изданнымъ недавно при содействiи правительства. Это изданiе, въ 122 томахъ, содержитъ въ себе положительно все комментарiи и указатели, которыми пожелалъ бы воспользоваться самый ярый изследователь. Печать удивительно хороша, и текстъ значительно выправленъ по сравненiю съ изданiемъ Рякуге.
Нижеследующiе переводы, хотя они и не совсемъ точны, могутъ дать все таки некоторое понятiе о характере поэзiи Маньосю. Первое стихотворенiе принадлежитъ Хитомаро. Это элегiя на смерть принца Хинами, сына микадо Тему, умершаго въ 687 году, до своего вступленiя на престолъ.
Поэтъ начинаетъ разсказомъ о назначенiи советомъ боговъ божества
Ниниги-но-микото первымъ божественнымъ правителемъ Японiи. Во второй части делается намекъ на смерть микадо Темму. Въ третьей части поэтъ выражаетъ скорбь народа по поводу того, что принцъ Хинами не находится въ живыхъ, чтобы унаследовать тронъ предковъ, и оплакиваетъ унылость его могилы, которую онъ изображаетъ въ виде дворца, где принцъ пребываетъ въ молчанiи и уединенiи:

«Когда зачиналась земля, зачиналося небо,
На берегу реки 1) небесной тверди
Сошлись боги на великое собранье,
Сошлись боги и держали великiй советъ.
Сонмы и сонмы собрались ихъ тамъ.
Всемъ тогда было дано назначенье высокое.
_____________________
1) Млечный путь.

— — — — — — — — — — — — — —
–  24 –

Богине солнечнаго cвeтa,
Toй, что блескомъ небо наполняетъ,
Уделили они царство на небе.
Ея божественному внуку
Отдали они эту страну Аси-хара, 1)
Эту землю прекрасныхъ рисовыхъ колосьевъ,
Отдали въ его божественное управленiе,
Доколе не прейдутъ небо и земля.
Ниспосланный внизъ, онъ мощно разсеялъ
Облака небесъ, кучно нагроможденныя,
Спускаяся въ блеске на землю.

Во дворце Кiioми 2)
Съ высокаго царскаго трона
Богоподобно правилъ потомокъ его,
Божественный отпрыскъ высокаго солнца,
Доколе не вознесся онъ въ небесныя тверди,
Распахнувъ широко вечности двери,
На равнину небесъ.

Великiй принцъ! Если бы удостоилъ ты
Принять подъ власть свою подлунный этотъ мiръ,
Ты былъ бы дорогъ всему народу твоему,
Дорогъ, какъ дороги весеннiе цветы,
Какъ полное ciянiе луны, что въ душу льетъ отраду.
Какъ въ кормчаго великаго корабля,
Такъ сильна была бы наша вера въ тебя.
Какъ желаннаго дождя съ небесъ
Ждалъ весь народъ тебя.
Но ты избралъ, намъ неведомо зачемъ,
На уныломъ Маюми холме,
Тамъ поднять къ небу массивныя колонны,
Тамъ воздвигнуть одинокiй дворецъ.
По утрамъ не слышно гласа твоего;
Месяцы и дни въ безмолвiи текутъ,
Пока слуги твои, печальные и унылые,
Не разбредутся, неведомо куда.»

Следующее стихотворенiе также принадлежитъ Хитомаро; оно представляетъ собою элегiю на смерть одной придворной дамы:

«На лице ея играла краска осеннихъ деревъ;
Изящны были ея формы, какъ грацiозный бамбукъ.
Но неведомы были намъ ея думы о грядущемъ,
И ждали мы, что жизнь ея не будетъ знать конца:
Не прейдетъ она, какъ преходитъ роса,
Что падаетъ утромъ,
А къ вечеру нетъ;
_____________________
1) По-русски: камышевая степь. Сокращено вместo Аси-хара но ци-и-хо-аки но мидзу-хо но куни, т. е. страна тысячи пятисотъ осеннихъ свежихъ колосьевъ камышевой степи. (Florenz, Mythologie).
2)Полнее: Kiioми-xapa (въ дepeвне Асука, въ yезде Такеци) (Florenz, Annalen).

— — — — — — — — — — — — — —
–  25 –

Не прейдетъ подобно туману.
Который палъ съ вечера,
Чтобъ къ утру исчезнуть.
Даже мы, знавшiе только по слухамъ ее,
Мы, видевшiе ее только мелькомъ.
Исполнились скорби глубокой.
Каково же должно быть отчаянье
Ея въ цвете юныхъ силъ мужа,
Который делилъ съ нею брачное ложе;
Ихъ белыя руки сплеталися вместе….
Безутешны становятся думы его,
Когда онъ ложится;
Съ тоскою онъ мыслитъ о ней.
Увы! Она, которая ушла отъ насъ,
По преждевременному веленiю судьбы,
Действительно походитъ на утреннюю росу,
Походитъ она на вечернiй туманъ.»

Следующее стихотворенiе даетъ представленiе о томъ, какъ японскie поэты пользовались параллелизмомъ. Стихотворенiе помечено 744 годомъ после Р. X.

«У дворца Футаги,
Где нашъ великiй царь и божественный господинъ
Держитъ кормило правленья,
Мягки тамъ склоны холмовъ, покрытыхъ сотнями деревьевъ;
Прiятенъ тамъ шумъ потоковъ,
Бегущихъ стремительно внизъ.

Какъ продолжительно на скалахъ весеннее цветенье
(Когда поетъ по ночамъ соловей)
Парче-узорныхъ цветовъ,
Украшающихъ подножье горы;
Какъ продолжительно осеннее паденье
Сбиваемыхъ ливнями красныхъ листовъ,
Когда ходятъ по небу темныя тучи.

Такъ на мнoгiя тысячи летъ
Пусть продолжается его жизнь,
Чтобы царствовать надъ всеми подъ небом
Въ великомъ дворце, которому назначено
Пребывать неизменнымъ на многiя лета.»

В ъ  п о х в а л у  Я п о н i и.

«Страна Ямато1)
Имеетъ много горъ,
Но нecpaвнeннеe всexъ ихъ
__________________________
1) По Мотоори, слово Ямато было въ нaчaле только названiемъ деревни, затемъ уезда и, наконецъ, oнo сделалось названiемъ провинцiи и употреблялось кроме того еще для обозначенiя всей Япoнiи вообще. Самымъ простымъ этимологическимъ объясненiемъ этого слова является Яма-то т. е. горныя ворота. (Florenz, Mythologie).

— — — — — — — — — — — — — —
–  26 –

Высокая Кагу-яма.
Я стоялъ на вершине ея
И обозревалъ все царство свое.
Дымъ съ равнинъ поднимается
Въ воздухъ густыми столбами,
Чайки съ равнинъ моря
Порывисто носятся въ выси.
О страна Ямато!
Прекрасный Аки-цу-сима!
Какъ дорогъ ты мне.»

Л е г е н д а  о б ъ  У р а с и м а.

Это одна изъ самыхъ древнихъ и популярныхъ японскихъ легендъ. По времени своего сложенiя она много древнее Маньосю.

«Въ туманный весеннiй день я пошелъ на взморье Суминое.
Я следилъ, какъ сновали взадъ и впередъ рыбачьи челны;
И мне вспомнилося сказанье cедой старины,
Какъ Урасима, некiй изъ Мидзуное рыбакъ,
Сильный въ искусстве ловить бонитовъ и тая,
Не возвращался домой целыхъ семь дней,
Но гребъ все впередъ до границъ океана,
Где судилъ ему рокъ повстречаться съ богиней,
Дщерью бога морей, когда гребъ онъ впередъ.
Они понравились другъ другу
И, обменившися клятвой взаимной, въ страну безсмертныхъ ушли.
Рука въ руку вошли они въ прекрасный дворецъ въ царстве бога морей.
Здесь могъ бы жить онъ вечно,
Никогда не старея, не умирая никогда;
Но неразумный человекъ здешняго мiра
Такъ супруге своей возвестилъ:
«Я вернусь ненадолго домой молвить слово роднымъ,
А завтра прiйду я опять.»
Такъ говорилъ онъ, и супруга сказала ему:
«Если ты хочешь вернуться въ безсмертныхъ страну
И жить вместе со мною, какъ живешь ты теперь,
То смотри, не подумай открыть этотъ ларецъ».
Такъ строго внушала богиня ему.
Но, прибывъ въ Суминое,
Сталъ онъ дома искать, и найти онъ не могъ,
И не могъ отыскать онъ деревню свою.
Дивился онъ этому, и пришла ему мысль:
«За время трехъ летъ, что покинулъ я домъ,
Могъ ли исчезнуть онъ такъ, что не осталося даже ограды?
Открою теперь я ларецъ,
А можетъ, какъ прежде, появится домъ!»
Такъ говоря, онъ чуть-чуть прiоткрылъ драгоценный ларецъ.
И вышло оттуда белое облако,
И потянулося вдаль въ безсмертныхъ страну.
Онъ бежалъ, онъ кричалъ, онъ махалъ рукавами;
По земле онъ катался, онъ топалъ ногами….
Но вдругъ сердце его начало таять,

— — — — — — — — — — — — — —
–  27 –

Морщины покрыли тело его, который такъ юнъ былъ еще;
Черные кудри его совсемъ побелели,
Все слабей и слабей становилось дыханье его…
Наконецъ онъ почилъ.
Вотъ здесь! Здесь когда-то была
Рыбачья лачуга его. Урасима изъ Мидзуное.»

Подобно большинству нага-ута вышеприведенная поэма сопровождается стихотворенiемъ въ 31 слогъ, известнымъ подъ именемъ ханка. Ханка иногда отражаетъ и повторяетъ главную идею предшествующей ему поэмы, а потому и употребляется иногда, какъ-бы въ роде некотораго поэтическаго приложенiя, чтобы использовать все крохи мысли и воображенiя, которыя неудобно было включить въ поэму. Некоторыя нага-ута имеютъ по несколько ханка.

Ханка.

«Въ безсмертныхъ страну
Уйти бы онъ могъ и тамъ жить,
Но по природе своей
Безразсуденъ какъ былъ этотъ несчастный!»

Авторы двухъ нижеприведенныхъ стихотворенiй неизвестны.

Г о р а  Ф у д з и (Фудзи-но-яма).

«Тамъ, где съ одной стороны провинцiя Каи лежитъ,
А съ другой пораскинулись земли Суруга,
На границе ихъ тамъ пикъ высится Фудзи.
Даже небесъ облака не дерзаютъ къ нему подойти;
Даже въ небе парящiя птицы не достигаютъ
Вершины его на полете своемъ.
Всесожигающiй огонь его yмеpяeтся снегомъ,
И таетъ отъ огня ниспадающiй cнегъ на него.
Описать его словъ не хватаетъ;
Подходящее имя ему подобрать невозможно:
Божество дивное онъ!
Мы зовемъ моремъ Се
Озеро то, что находится въ немъ;
Та река, Фудзи которую люди зовутъ,-
Это воды подножья его.
Для Ямато, солнцевосхода страны,
Онъ мира податель, божество и сокровище онъ.
На пикъ Фудзи въ стране Суруга
Никогда я глядеть не устану.»

Бедность.

Это стихотворенiе является исключительнымъ въ томъ смысле, что даетъ некоторое указанiе на положенiе беднейшихъ классовъ населенiя. Въ некоторыхъ его строфахъ можно проследить влiянiе буддизма.

— — — — — — — — — — — — — —
–  28 –

«Ночь,—льетъ дождь и воетъ ветеръ.
Cнегъ идетъ, мешаяся съ дождемъ.
Зябну я и, какъ быть мне, нe знаю.
Moй уделъ ужъ таковъ, чтобъ соль1) грубую грызть,
Пить негодные выварки саке.
Я простуженъ, но помочь тутъ ничемъ не могу.
Гордо я думать могу, бороду гладя свою:
«Кто мне подобенъ быть можетъ?»…
Мне холодно,—покрываю себя я тогда изъ пеньки покрываломъ,
Я валю на себя все плащи изъ холста, что имею,
Но, однако, въ такую морозную ночь
Нетъ ли другихъ победнее еще,
Чьихъ родителей голодъ и холодъ совсемъ истощилъ,
Чьи жены и дети молятъ въ слезахъ подаянья?»

(Поэтъ представляетъ себя какъ-бы обращающимся съ вопросомъ къ такому бедняку).

«Но какъ же проводите дни ваши вы во время такое?»

(Ответъ).

«Небо и земля широки, но мне стали тесны они;
Светлы солнце и месяцъ, но не блещутъ они для меня.
Для всехъ ли людей это такъ, для меня ль одного это только?
Человекомъ рожденный случайно,
Я подобно другимъ человеческiй образъ имею.
Но на плечахъ своихъ изъ холста плащъ ношу,
Безъ подкладки онъ шитъ; .
Онъ лоскутьями весится внизъ,
Точно водоросль моря,—
Просто куча лохмотьевъ и только!
А въ лачуге моей, кое-какъ и безъ формы слепленной,
На голомъ полу земляномъ лишь солома лежитъ.
Отецъ и мать у изголовья, у ногъ детишки и жена
Собрались вокругъ меня съ рыданьемъ и плачемъ,
И голоса ихъ, какъ бы выходять изъ горла птицы нуе2),—
Ибо давно не дымится очагъ,
Пауки заплели паутину въ горшкахъ,
И какъ пищу готовить—давно ужъ забыто.
А въ добавокъ всему, какъ пословица есть:
«Поубавить конецъ у того, что и такъ коротко,»—
Появляется староста съ посохомъ,
Настоянья его проникаютъ до места, где сплю я.
Вотъ какъ жалко влачимъ въ этомъ мipе мы жизнь!»

О б р а з ц ы  т а н к а.

Метрическая передача лучшихъ танка изъ сборниковъ Маньосю и Кокинсю была бы наиболее подходящей. Но такъ какъ не появился еще какой-нибудь второй Edward Fizgerald, который изложилъ бы ихъ въ такой форме, то пока намъ приходится довольствоваться про-
____________________
1) Соленую рыбу?
2) Haзванiе баснословной ночной птицы.

— — — — — — — — — — — — — —
–  29 –

стымъ прозаическимъ переводомъ. Въ большинстве случаевъ предлагаемые ниже переводы строка въ строку соответствуютъ подлинникамъ.
Здесь приводится десять стихотворенiй из числа тридцати танка, сложенныхъ въ похвалу саке некiимъ Отомо-но-Якамоци (умеръ въ 785 г), наиболее выдающимся въ то время поэтомъ после Хитомаро и Акахито. Такая тема является не совсемъ обычной для японскаго поэта, и выборъ ея обязанъ, вероятно, китайскому влiянiю.

«Ах! какая истина сказана словами
Великаго мудреца
Временъ старины,
Который далъ саке
Имя мудреца 1).»

*
*      *

«Это была саке,
Что сильно любили
Даже семь мудрецовъ
Дней седой старины.»

*
*      *

«Лучше, чемъ беседовать,
Что было бы мудро,
Будетъ выпить саке,
Пока не заплачешь
Пьяными слезами.»

*
*      *

«Более, чемъ могу сказать,
Более, чемъ могу указать,
Еще более благородная вещь—
Это саке.»

*
*      *

«Если бы случилось
Быть мне чемъ-нибудь инымъ, а не человекомъ,
То хотелъ бы я быть
Кувшиномъ для саке,
И тогда бы ужъ я насосался вволю.»

*
*      *

«Ненавистенъ на мой взглядъ,
Тотъ добродетельный глупецъ,
Что пить не хочетъ саке.
Когда такого вижу я,
То нахожу я въ немъ сходство съ обезьяной.» 2)
______________________
1) Первый императоръ Вэйскаго государства въ Китае запретилъ своимъ подданнымъ употребленiе вина. Но такъ какъ народу трудно было отвыкнуть отъ вина, то онъ продолжалъ его пить тайкомъ. Когда же приходилось говорить о вине, тогда белое, мутное вино называли «мудрецомъ», а белое прозрачное вино—«святымъ». Намекъ на это содержится въ приведенномъ стихотворенiи, въ оригинале котораго встречается слово «хидзири», имеющее два значенiя: 1) святой, мудрый человекъ и 2) рисовое вино. (Японскiй словарь г. Модзуме: Нихонъ-дайдзиринъ).
2) Оффицiальное изданiе Маньосю посвящаетъ этому стиху восемь страницъ толкованiй.

— — — — — — — — — — — — — —
–  30 –

*
*      *

«Толкуй о безценныхъ сокровищахъ!
Но драгоценней ль они
Одной только чарки
Густой, крепкой саке?»

*
*      *

«Говори о камняхъ дорогихъ,
Что сверкаютъ въ ночи!
Столь услады дадутъ ли они,
Сколько саке—питье,
Что тоску разгоняетъ?»

*
*      *

«Много разныхъ путей
Для утехъ въ мiре семъ,
Но изъ нихъ ни одинъ, какъ то думаю я,
Не сравнится съ питьемъ,
Даже, если до слезъ.»

*
*      *

«Доколе въ этомъ мире
Я пользуюсь своей утехой,
То въ томъ существованье.
Не все ли мне равно, буду ль птицей я,
Или насекомымъ?»

*
*      *

Весна является наиболее излюбленной темой для танка. Вотъ несколько
стихотворенiй, принадлежащихъ разнымъ авторамъ, воспевающихъ весну:

«На сливовый цветъ
Налегъ толстый снегъ,—
Я xoтелъ собрать,
Показать тебе,
Но въ моихъ рукахъ онъ paстаялъ весь».

*
*      *

«Сливовый цветъ
Опалъ уже повсюду,
Но не смотря на это,
Белый снегъ
Выпалъ глубоко въ саду.»

*
*      *

«Между холмовъ
Еще белеетъ cнегъ,
Но ивовое дерево,
Где сбегаются потоки,
Уже пустило почки.»

— — — — — — — — — — — — — —
–  31 –

*
*      *

«О ты, моя ива,
На которую гляжу я всегда по утрамъ,
Поспешай покрыться тенистой листвой,
Чтобы тамъ соловей 1),
Прилетая, могъ петь.»

*
*      *
«Прежде чемъ весеннiй ветеръ
Попутаетъ тонкiя нити
Ивы зеленой,
Я хотелъ бы теперь показать
Ихъ возлюбленной своей.»

*
*      *

«Время цветовъ вишни
Еще не прошло,
Хотя уже скоро они опадутъ.
Но на нихъ кто смотритъ,
Техъ любовь все больше возростаетъ къ нимъ.»

*
*      *

«Падай же помягче
Ты, весеннiй дождь,
И не обивай мне
Вишневыхъ цветовъ,
Доколь не нагляжуся вдоволь я на нихъ.»

*
*      *

«Когда я шелъ
Черезъ пустую степь,
Где стелется туманъ,—
Соловей ужъ пелъ.
Весна, какъ кажется, пришла.»

*
*      *

«Дни мои идутъ въ тоске,
И сердце мое таетъ,
Какъ таетъ белый иней
На водяныхъ растенiяхъ,
Когда идетъ весна.»

*
*      *

«Въ страданiяхъ любви
Я пребывалъ до ночи,
Но завтра, длинный день весны,
Съ его плывущимъ вверхъ туманомъ,
Какъ проводить его отныне буду я?»
___________________________
1) Птица у г у и с у, что переведено словомъ соловей, не есть въ действительности нашъ соловей. Угуису походитъ на соловья по размерамъ и окраске; онъ поетъ не только ночью, но и днемъ, забиваясь для этого въ густую тенистую чащу, и поэтому японцы устраиваютъ домашнему угуису искусственный полумракъ, затягивая его клетку бумагой. Пенie угуису далеко не такъ разнообразно, какъ пенie соловья, но по чистоте мелодiи его не можетъ превзойти ни одинъ изъ певуновъ. Коротенькiя мелодичныя трели угуису являются подходящей эмблемой нацiональной японской поэзiи.

— — — — — — — — — — — — — —
–  32 –

*
*      *

«Любовь моя сильна,
Какъ зелень весны,
И многообразна, какъ волны,
Что сами теснятся на берегъ
Великаго моря.»

*
*      *

«Не стану я больше садить для тебя
Высокихъ деревьевъ,
Кукушка1)!
Ты, прилетая, звонкимъ крикомъ своимъ
Только страданья любви разжигаешь.»

*
*      *

«Сегодня на разсвете дня
Я слышала кукушки крикъ;
Ты, мой господинъ, слыхалъ ли его,
Или же спалъ ты еще?»

*
*      *

«Для тебя посажу
Апельсиновъ я рощу,
Кукушка!
И ты можешь тамъ жить,
Пока прiйдетъ весна.»

*
*      *

«Занялася заря,
А я спать не могу, все мечтая о ней.
Что мне делать
Съ кукушкою этой,
Которая вечно поетъ и поетъ?»

*
*      *
«Только пусть твоя рука
Лежитъ въ руке моей,—
Что намъ до людскихъ речей,
Хотя бы много было ихъ,
Какъ летней зелени въ лугахъ?».

*
*      *

«Разъ мы такiя существа,
Что, въ жизнь родившися,
Потомъ намъ умереть должно,—
Доколе длится эта жизнь,
Пусть наслаждаться намъ дано.»

*
*      *
«Съ чемъ сравнить мне
Нашу жизнь?
Она похожа на ладью,
________________________
1) По представленiю японцевъ въ крике кукушки слышится тоска неудовлетворенной любви. Самая птица эта не похожа на нашу; она только родственнаго семейства съ нашей кукушкой, но пенie ея совершенно иное. Пo-японски она называется—
х о т о т о г и с у, что представляетъ собою поэтическое звукоподражанiе.

— — — — — — — — — — — — — —
–  33 –

Что по заре плыветъ впередъ,
И нетъ за ней следовъ.» 1)

*
*      *

«Хотелъ бы я куда-нибудь уйти,
Где вовсе нетъ кукушекъ.
Печаленъ становлюся я
Всегда, когда заслышу
Пенье ихъ».

*
*      *

«На волны похожая 2) фудзи3),
Что посадилъ у дома я,
Какъ память о тебе,
Которую люблю,
Вся теперь зацвела.»

*
*      *

«Когда кукушка запела,
Я тотчасъ же послалъ ее прочь
И просилъ лететь къ тебе.
Я хотелъ бы узнать,
Прилетала ль она?»

*
*      *
«Ступай ты, кукушка,
Скажи моему господину,
Который такъ занятъ делами,—
Пусть придетъ, посмотритъ,
Какъ люблю я его.»

*
*      *

«Я признаю,
Что ненавидимъ вами;
Но цветущiй апельсинъ
У жилища моего!—
Неужель вы не придете посмотреть его?»

*
*      *

«На мне нетъ одежды,
Смоченной росою
При моей прогулке по летней траве,—
Но платья моего рукавъ:
Постоянно мокръ отъ слезъ.»

*
*      *

«Теперь шестой месяцъ,
И солнце сiяетъ;
Земля даетъ трещины отъ сильнаго зноя.
Но даже при этомъ, какъ можетъ сухъ быть мой рукавъ,
Если я не вижусь съ тобой никогда?» 4)

____________________
1) Идея этого стихотворенiя буддiйская. Скоротечность жизни есть постоянный припевъ, проходящiй черезъ всю японскую литературу.
2) Предполагается, что цветы похожи на волны и волнуются отъ ветра.
3) Названiе растенiя Wistaria chinensis.

— — — — — — — — — — — — — —
–  34 –

*
*      *

«На весеннихъ лучахъ
Собирать фiалки
Отправился я.
Ихъ прелесть такъ меня пленила,
Что я остался до утра.» 1)
(Акахито).

*
*      *

«Ахъ!— Страданiя любви
Прячутся отъ мipa
Подобно чистой лилiи,
Растущей въ густой зелени
На летнихъ лугaхъ!»

*
*      *

«Небо—это море,
Где ходятъ облаковъ валы,
А луна корабль,
Который по аллеямъ звездъ
Плыветъ своимъ путемъ».

*
*      *

«Ахъ! Чтобы этимъ белымъ волнамъ,
Что вдали на море Исе2),
Сделаться цветами,
Чтобы могъ я ихъ, собравъ,
Своей возлюбленной отдать!»

*
*      *

Хотя  Н и х о н г и3), какъ написанное на китайскомъ языке, и не служитъ собственно целямъ, преследуемымъ настоящимъ трудомъ, но произведенiе это занимаетъ такое видное место между книгами, написанными въ Японiи, что заслуживаетъ особаго упоминанiя.
Въ Нихонги мы имеемъ coбpaнie нацiональныхъ мифовъ, легендъ, поэзiи и исторiи съ древнейшихъ временъ и до 697 года после Р. X., составленное при содействiи правительства и законченное въ 720 г. по P. X.
Это первая большая cepiя историческихъ записей на китайскомъ языке. Сами по себе записи эти въ большинстве случаевъ носятъ характеръ безцветныхъ компиляцiй, въ которыхъ могутъ найти особый интересъ только изследователи исторiи, антропологiи и другихъ родственныхъ имъ предметовъ. Авторы Нихонги довольствовались только темъ, что перечисляли событiя въ ихъ хронологической последовательности
______________________
1) Это, конечно, надо понимать метафорически, какъ визитъ къ возлюбленной.
2) Разумеется море у провинцiи Исе.
3) См. полный переводъ его: W. С. Aston въ «Transactions of the Japan Society» и частичный: Dr. K. Florenz: Japanische Mythologie и Japanische Annalen (2-e изд.). Французскiй переводъ Rosny не рекомендуется.

— — — — — — — — — — — — — —
–  35 –

по месяцамъ и днямъ, не делая никакой попытки преследовать связь между ними или поразмыслить о ихъ причинахъ.
Вниманiе къ китайскимъ сочиненiямъ и изученiе ихъ, что необходимo вызывалось употребленiемъ китайскаго языка, повело, однако, къ важнымъ последствiямъ. Въ результате оказалось то, что изученiе китайскихъ памятниковъ и языка приковало къ себе вниманiе мужчинъ, а развитiе нацiональной пoэзiи было предоставлено въ значительной мере женщинамъ. Вместе съ темъ это тяготенiе къ китайской литератуpе помогло японскому языку усвоить себе лучшiе образцы стиля, чемъ те, которые была въ состоянiи создать его собственная страна.
_____________

 

© Copyright: И.А.Шевченко, 2011
Свидетельство о публикации №111070806142 

Астонъ 1904 г, книга III, глава I, стр. 36 — 39

И.А.Шевченко

Астонъ в переводе В. Мендрина, 1904 г, книга III, глава I, стр. 36 — 39

— — — — — — — — — — — — — —
–  36 –

КНИГА  ТРЕТЬЯ.
Хейанскiй классическiй пероiдъ. (800—1186 г. после P. X.).
_____________
Г Л А В А   I.
Введенiе.—Пoлoжeнie женщины и ея отношенiе къ литературе.—Изобретенiе силлабическаго письма.

Въ 794 году столица была перенесена на новое место въ нынешний Кioto, которому было присвоено названiе Хейанъ-дзiо, т. е. городъ мира. Микадо имели тамъ свою резиденцiю вплоть до переворота 1868 года, но терминъ Хейанскiй перiодъ разумеетъ только то время, когда Кioтo былъ действительно центромъ, въ котором сосредоточивалась высшая власть, т. е. четыре первыхъ столетiя после обоснованiя въ немъ столицы. Когда Iоритомо въ конце этого пepiода установилъ сiогунатъ, т. е. господство военнаго сословiя, въ Камакуре, въ восточной части Японiи, то вся фактическая власть сосредоточилась тамъ.
Съ основанiемъ Хейанъ-дзiо быстро пошелъ впередъ и достигъ своего aпогея культурный прогрессъ, получившiй толчекъ оть соединеннаго воздействiя китайской науки и буддизма. Наступилъ перiодъ великаго матерiальнаго преуспеянiя. Но затемъ не замедлили появиться и обычныя последствiя, сопровождающiя такiе историческiе моменты. Правящiе классы сделались безпечными и расточительными; преследуя только цели наслажденiя жизнью, они стали пренебрегать делами правленiя. Наступило великое ослабленiе моральныхъ принциповъ, что слишкомъ наглядно видно изъ литературы этого перiода. Но занятiя науками процветали, и высшая степень утонченности господствовала въ томъ небольшомъ кругу лицъ, которыя находились при микадо и его дворе.
Хейанскiй перiодъ есть классическiй перiодъ японской литературы. Поэзiя этого перiода, можетъ быть, и не достигаетъ образцовъ

— — — — — — — — — — — — — —
–  37 –

Маньосю, но темъ не менее и въ этой области не мало удивительныхъ по своимъ достоинствамъ произведенiй. Что же касается прозы, то по oбилiю и прелести своихъ произведенiй она оставляетъ далеко за собою прозу Нарскаго перiода. Въ этомъ пepioде языкъ достигъ полной степени своего развитiя. Съ его богатствомъ нapaщeнiй и частицъ онъ сталъ гибкимъ орудiемъ въ рукахъ писателя, а словарь сталъ такъ, разнообразенъ и обиленъ выраженiями, что можно только удивляться ему, если принять во вниманiе то обстоятельство, что онъ пользовался почти исключительно только нацiональными источниками. Немногiя китайскiя слова, которыя встречаются въ немъ, проложили себе путь чрезъ разговорный языкъ, которому они привились, а не взяты прямо изъ китайскихъ книгъ, какъ это было въ более позднiй перiодъ, когда японскie писатели загромождали свои перiоды (вероятно, «книги» — ИШ) совершенно чуждыми словами. Литература Хейанскаго перiода вполне отражаетъ въ себе пристрастный къ удовольствiямъ, изнеженный, но вмecтe съ темъ культурно-утонченный характеръ того класса японскаго народа, который создалъ ее. За ней нетъ серьезныхъ, мужскихъ, такъ сказать, качествъ. Истopiя, теологiя, точныя науки, законоведенiе, однимъ словомъ, все ученые труды, результаты работы мысли, писались на китайскомъ языке, и ни одинъ изъ нихъ не отличается литературными достоинствами. Что касается до чисто нацiональной литературы, литературы, пользовавшейся японскимъ языкомъ, то по содержанiю своему она наилучше можетъ быть определена терминомъ —изящная литература.
Она состоитъ изъ стихотворенiй, вымышленныхъ, фантастическихъ исторiй и разсказовъ, дневниковъ и несвязныхъ отрывковъ, называемыхъ по-японски дзуй-хицу, т. е. следованiе за кистью. Единственнымъ исключенiемъ являются труды болеe или менее историческаго характера, появившiеся къ концу этого литературнаго перiода.
Низшiе классы народа не принимали никакого участiя въ литературной деятельности этого времени. Цивилизацiя не проникла еще за пределы небольшого круга лицъ. И писатели, и читатели принадлежали исключительно къ чиновному классу. Народъ время оть времени выражалъ свое недовольство по поводу притесненiй и дурного управленiя, но недовольство его не находило себе выраженiя въ литературъ. Оно выражалось въ форме народныхъ вспышекъ, волненiй, разбоя и пиратства.
Удивительнымъ и, я думаю, безпримернымъ фактомъ является то, что очень обширная и важная часть лучшей литературы, какую создала

— — — — — — — — — — — — — —
–  38 –

Японiя, написана женщинами. Мы уже видели, что добрая доля поэзiи Нарскаго перiода принадлежитъ женщинамъ. Въ Хейанскомъ перiоде женщины занимаютъ еще более выдающееся место въ смысле поддержанiя и развитiя нацiональной литературы. Два величайшихъ произведенiя этого перiода, дошедшiя до насъ, оба принадлежатъ женщинамъ. Отчасти это явленiе, несомненно, обязано тому, что вниманiе мужчинъ было поглощено изученiемъ китайщины, и тому, что сильный полъ съ презренiемъ относился къ такимъ суетнымъ занятiямъ, какъ пиcaнie стихотворенiй и романовъ. Но оно оправдывается и другими более вескими причинами. Положенiе женщины въ древней Японiи было слишкомъ отлично отъ того, какимъ оно стало впоследствiи, когда начали оказывать свое влiянiе принципы китайскаго мiровоззренiя. Японцы этого древняго перiода не разделяли общаго большинству народовъ Востока взгляда, что женщину надо держать въ подчиненiи и, насколько возможно, въ уединенiи. Въ старинныхъ сказанiяхъ неоднократно упоминается о предводителяхъ-женщинахъ, и даже некоторые изъ микадо были женщины.
Какъ кажется, китайцы действительно думали, что въ то время делами Японiи заправлялъ «чудовищный полкъ женщинъ»; по крайней мере они часто именовали Японiю «страной королевы». Можно привести много примеровъ тому, какъ женщины въ Японiи пользовались своимъ влiянiемъ въ известныхъ случаяхъ, и какь оне поддерживали свою независимость действiй, что идетъ совершенно въ разрезъ съ нашими предвзятыми представленiями о положенiи женщины на Востоке. Вотъ этo, именно, положенiе японскихъ женщинъ и отразилось на ихъ литературныхъ трудахъ, придавъ имъ характеръ свободы и оригинальности, чего нельзя было бы встретить въ произведенiяхъ затворницъ гарема.
Темъ фактомъ, что произведенiя Хейанской литературы въ значительной мере принадлежатъ женщинамъ, и объясняется, несомненно, отчасти мягкiй ея, такъ сказать, семейный характеръ. Она изобилуетъ описанiями сценъ домашней и придворной жизни и разныхъ любовныхъ, сентиментальныхъ, романическихъ инцидентовъ. Хотя мораль, которую проявляетъ эта литература, является не более, какъ натяжкой, но языкъ ея неизменно изысканъ и благопристоенъ, походя въ этомъ отношенiи на языкъ лучшей китайской литературы, на которой образовались вкусы японцевъ; въ немъ нетъ решительно ничего, напоминающаго ту порнографическую школу, созданную народной фантазiей, которая унизила Японiю въ 18 u 19 столетiяхъ. Хейанскiй перiодъ озна-

— — — — — — — — — — — — — —
–  39 –

менованъ важнымъ шагомъ впередъ въ искусстве писанiя, именно, изобретенiемъ фонетическихъ письменныхъ знаковъ, той силлабической азбуки, которая известна подъ общимъ именемъ—кана.
Древнiе японцы не имели никакихъ письменъ. Когда они начали писать на своемъ родномъ языке, то имъ не оставалось другого исхода, какъ воспользоваться для этой цели китайскими идеописательными знаками, iероглифами. Китайскiй iероглифь представляетъ собою сложное хитросплетенiе множества черточекъ, а такъ какъ для изображенiя на письме каждой силлабы многосложныхъ японскихъ словъ требовался целый iероглифъ полностью, то въ результате получалось невыносимое нагроможденiе знаковъ. Второе возраженiе противъ iероглифовъ—это то, что одна и та же японская силлаба могла быть изображена на письме любымъ изъ несколькихъ китайскихъ iероглифовъ, фонетически тождественныхъ. И действительно, для изображения 47 силлабъ японскагo языка было въ употребленiи несколько сотъ iероглифовъ.
Не легкой задачей было помнить такое количество знаковъ, касалось ли дело писанiя или чтенiя. Къ устраненiю такихъ трудностей японцы подошли двумя способами: они ограничились, во 1-хъ, небольшимъ количествомъ iероглифовъ для фонетическаго письма, а во 2-хъ стали писать ихъ сокращенно, т. е. скорописью. Въ настоящее время имеется две разновидности письменъ, происшедшихъ такимъ образомъ, две японскихъ силлабическихъ азбуки—это к а т а к а н а  и  х и р а г а н а. Нетъ возможности указать точно время введенiя этихъ азбукъ, но для насъ достаточно будетъ знать только то, что обе оне вошли въ употребленiе около конца 9-го столетiя. Эти азбуки сильно упростили дело писанiя. Врядъ ли будетъ большой смелостью сказать, что безъ нихъ трудъ передачи на бумагу длинныхъ сочиненiй этого перiода заставилъ бы призадуматься и самыхъ искусныхъ, прилежныхъ писцовъ.

____________
 

© Copyright: И.А.Шевченко, 2011
Свидетельство о публикации №111072403448 

Астонъ 1904 г, книга III, глава II, стр. 39 — 43

И.А.Шевченко

Астонъ в переводе В. Мендрина, 1904 г, книга III, глава II, стр. 39 — 43

— — — — — — — — — — — — — —
–  39 –

ГЛАВА II.

Поэзiя.—Кокинсю.—Поэтическiе турниры.—Образцы танка изъ Кокинсю.

Въ теченiе первыхъ 70 или 80 летъ после перенесенiя столицы въ Хейанъ или Кioтo изученiе китайской культуры исключительно привлекло къ себе вниманiе нацiи. До насъ не дошло никакихъ важныхъ прозаическихъ сочиненiй перiода этихъ летъ на японскомъ языке; нацiональная поэзiя также была въ застое. Въ моде было китайское стихосложенiе, и микадо и принцессы считались въ рядахъ адептовъ это-

— — — — — — — — — — — — — —
–  40 –

го искусства. Но конецъ 9-го столетiя обнаруживаетъ уже признаки возрожденiя национальной японской поэзiи. Въ это время мы встречаемъ уже имена: Юкихира, Hapиxиpa, Отомо-но-Куронуси и другихъ, за которыми въ начале 10-го столетiя следуютъ: Ки-но-Цураюки, Оси Кодзи, Хендзiо и Оно-но-Комаци (поэтесса).
Въ 905 году после Р. Х. микадо Дайго поручилъ комитету чиновниковъ придворной песенной части, состоявшему изъ Ки-но-Цураюки и другихъ поэтовъ, составить сборникъ лучшихъ поэтическихъ произведенiй, которыя созданы были въ теченiе предшествовавшихъ 150 летъ. Результатомъ трудовъ комитета было появленiе антологiи подъ названiемъ Кокинъ-вака-сю, часто сокращаемымъ въ Кокинсю, т. е. собранiе японскихъ стихотворенiй, древнихъ и современныхъ. Этотъ сборникъ былъ законченъ около 922 года и содержитъ более 1,100 стихотворенiй, расположенныхъ по следующимъ рубрикамъ: весна, лето, осень, зима, поздравленiя, разлука, путешествiя, имена вещей, любовь, печаль и стихотворенiя смешаннаго содержанiя. Въ числе стихотворенiй этого сборника имеется только пять нага-ута, все же остальныя представляютъ собою танка изъ 31 силлабы, за исключенiемъ лишь весьма немногихъ стихотворенiй, состоящиxъ изъ меньшаго количества силлабъ. Предпочтенiе, оказывамое танка передъ нага-ута не было преходящимъ явленiемъ въ японской поэзiи. Оно имело местo вплоть до нашихъ дней со всеми своими роковыми последствiями и служило помехой для настоящего развитiя японской поэзiи. Какимъ образомъ произошло то, что нацiя, имевшая въ нага-ута подходящую форму для свободнаго выраженiя поэтическаго вдохновенiя, какъ это видно изъ приведенныхъ выше примеровъ, имевшая въ нихъ удобное орудie для созданiя повествовательныхъ, элегическихъ и другихъ поэмъ, могла въ то же время ограничиваться въ теченiе многихъ столетiй такой поэтической формой, въ тесныхъ пределахъ которой могли заключаться не более, какъ афоризмы, эпиграммы, остроты и восклицанiя,—это вопросъ, который легче задать, чемъ ответить на него.
Многiя изъ поэтическиxъ произведенiй этого перiода являются результатомъ поэтическихъ турнировъ. На такихъ турнирахъ темы предлагались конкуррентамъ судьями, которые затемъ внимательно и подробно изследовали каждую фразу, каждое слово, прежде чемъ произнести свой приговоръ. Какъ и можно ожидать, стихотворенiя, созданныя при такихъ обстоятельствахъ, являются более или менее искусственными, имъ недостаетъ безыскусственной силы более раннихъ образцовъ японской музы. Остроты, акростихи, непереводимая игра словъ занимаютъ выдаю-

— — — — — — — — — — — — — —
–  41 –

щееся место въ стихотворенiяхъ этого времени, но во внешней отделке формъ равныхъ имъ нетъ.
Нетъ сомненiя, что этому именно последнему качеству и обязанъ сборникъ Кокинсю своей популярностью. Ceй-сiонaгoнъ, писавшая въ начале 11-го столетiя, говоритъ, что въ программу образованiя молодой знатной девушки должны входить искусство письма, музыка и изученiе 20 томовъ Кокинсю. Последующая поэзiя подражала Кокинсю гораздо более, чемъ Маньосю, сборнику более древнихъ произведенiй. Даже въ настоящее время Кокинсю пользуется самой большой известностью въ Японiи и изучается гораздо более всехъ остальныхъ японскихъ антологiй.

Танка изъ Кокинсю.

«Кто могъ бы это быть,
Что далъ любви
Такое имя?
Простое слово—смерть,
Oнъ могъ бы также применить.»

*
*          *

«Могу ли забыть тебя я
Даже на мигъ такой краткiй,
На который колосья
На поле осеннемъ
Освещаются блескомъ зарницы?»

*
*          *

«Я уснулъ въ мечтахъ о тебе,
Поэтому, можетъ быть,
Во сне тебя виделъ.
Знай я, что это будетъ продолжаться,
Я не хотелъ бы пробуждаться».

*
*          *

«Назовемъ ли мы мечтою
То, что видимъ,
Когда спимъ:
Самый этотъ суетный мipъ
Я реальнымъ считать не могу.»

*
*          *

«Я знаю, что за жизнь свою
Не могу я ручаться на завтра,—
Но нынешнiй день,
Пока не спустилася тьма,
Буду грустить я о томъ, кто ушелъ далеко.»

— — — — — — — — — — — — — —
–  42 –

*
*          *

«О, ты кукушка
Въ храме Идзо-но-ками 1)
Въ старинной столице,—
Твой только голосъ одинъ,
Что осталося намъ отъ былого».

Цураюки, встретивъ холодный приемъ въ родныхъ своихъ местахъ, срываетъ ветку цветущей сливы и восклицаетъ:

«Этo народъ? Но пусть!
Я не знаю ихъ сердецъ,
Но въ родныхъ моихъ местахъ
Прежнимъ запахомъ своимъ
Цветы пахнутъ все еще.»

*
*          *

«Краски цветовъ
Мешаются съ снегомъ,
Такъ, что ихъ видеть нельзя;
Но можно узнать, что они есть,
Хотя бы по запаху только.»

*
*          *

«Я пришелъ и тебя не засталъ,
И сталъ мокрее мой рукавъ,
Чемъ, если бъ пробирался я
Сквозь поросль бамбука
На осенней равнине».

*
*          *

«Въ эту весеннюю ночь,
Ночь безформеннаго мрака,
Краски сливовыxъ цветовъ
Увидать нельзя,—
Но можетъ ли быть скрыто благоуханье ихъ?»

*
*          *

«Что наводитъ тоску на меня
Въ этотъ вечеръ унылый,
Когда жду я того,
Кто не хочетъ прiйти?
Не вой ли тоскливый осенняго ветра?»

*
*          *

«Хотелъ бы я, чтобы сердце твое
Растопилось во мне,
Какъ топится ледъ
При начале весны,
Исчезая безследно.»
_______________
1) Названiе храма въ Наре.

— — — — — — — — — — — — — —
–  43 –

*
*          *

«Много летъ во мне
Не гаснетъ
Любви моей огонь,
И замерзшiй мой рукавъ 1)
Не оттаялъ все еще.»

*
*          *

«Это только я одинъ,
Одинъ я несчастенъ,
Ибо нетъ такого года,
Чтобъ «коровiй пастухъ» даже
Не встречалъ своей любви.»

Въ последнемъ стихотворенiи заключается намекъ на китайскую легенду, по которой кopoвiй пастухъ, группа звездъ недалеко отъ реки небесъ (млечный путь), считается любовникомъ звезды, называемой пряхой, и находящейся по другую сторону реки. Любовники разлучены ровно круглый годъ и могутъ встречаться только въ седьмой день седьмого месяца, когда сороки наводятъ мостъ черезъ реку небесъ. Какъ въ китайской, такъ и въ японской поэзiи встречается безчисленное множество намековъ на эту легенду.
Изъ многихъ изданiй Кокинсю самое подходящее—это изданiе Мотоори подъ названiемъ То-кагами. Оно содержитъ въ себе современный разговорный перифразъ подлинника.
_______________________
1) Смоченный слезами.
____________
 

© Copyright: И.А.Шевченко, 2011
Свидетельство о публикации №111072407457 
Астонъ 1904 г, книга III, глава III, стр. 43 — 47

И.А.Шевченко

Астонъ в переводе В. Мендрина, 1904 г, книга III, глава III, Проза— «Предисловiе къ Кокинсю», стр. 43 — 47

— — — — — — — — — — — — — —
–  43 –

ГЛАВА III.

Проза.—Предисловiе къ Кокинсю.—Тоса-ники.—Такетори-моногатари.—Исе-моногатари.
—Уцубо-моногатари.—Хамамацу-цюнагонъ-моногатари.—Оцикубо-моногатари.—Сумiiоси-моногатари.—Ямато-моногатари.

П р е д и с л о в i е   к ъ   К о к и н с ю.

Со времени написанiя Кодзики прошло почти два столетiя, въ теченiе которыхъ въ прозаическую японскую литературу не было сделано никакого существеннаго вклада. Некоторые изъ норито и императорскихъ эдиктовъ, указанныхъ въ предыдущихъ главахъ, принадлежатъ этому перiоду, но вообще японскiе писатели взялись серьезно за прозаическiе сочиненiя на своемъ родномъ языке не ранее половины 10-го столетiя.
Ки-но-Цураюки, поэтъ и издатель Кокинсю, былъ первымъ изъ такихъ пiонеровъ. До насъ дошло весьма мало сведенiй о его жизни.

— — — — — — — — — — — — — —
–  44 –

Онъ былъ изъ придворной аристократiи и велъ свое происхожденiе отъ одного изъ микадо. Его бiографiя, это не более какъ простой перечень должностей, которыя онъ последовательно занималъ въ Кiото и провинцiяхъ. Умеръ онъ въ 946 году после Р. Х. Его знаменитое предисловie къ Кокинсю написано около 922 года. До настоящаго времени оно все еще пользуется въ Японiи репутацiей образчика самаго изящнаго стиля. Ссылками на него полна вся позднейшая литература, и оно служило предметомъ безчисленныхъ подражанiй. Оно интересно, какъ первая попытка обсужденiя такого философскаго вопроса, какъ природа поэзiи.
Вотъ наиболее выдающiяся места изъ него:
«Поэзiя Ямато (Японiи) посеяна въ человеческомъ сердце и разрослась оттуда въ разнообразныя формы речи. Люди обладаютъ способностью къ разнообразнымъ видамъ деятельности; въ числе последнихъ поэзiя есть деятельность, состоящая въ томъ, чтобы выражать движенiя сердца образами, взятыми изъ того, что люди видятъ и слышатъ во вне. Прислушиваясь къ пенiю соловья въ цветахъ или кваканью лягушки въ воде, мы познаемъ ту истину, что среди всехъ живыхъ тварей нетъ ни одной, которая бы не пелa. Это поэзiя, которою безъ всякихъ другихъ усилiй движутся небо и земля, которою возбуждаются къ сочувствiю невидимые намь боги и демоны. Поэзiей облагораживается связь любовниковъ, и ею же смягчаются сердца суровыхъ воиновъ.
Поэзiя зачалась, когда зачинались небо и земля. Но та часть, которая преемственно дошла до насъ, впервые была создана на вечныхъ небесахъ богиней Сита-теру-химе 1) и на этой металлоносной земле богомъ Суса-но-во. Въ годы живыхъ боговъ не было еще установлено, какъ кажется, никакого стихотворнаго размера. Ихъ поэзiя была
безыскусственна по форме и трудна для пониманiя. Это было уже въ годы людей, что Суса-но-во создалъ первое стихотворенiе въ 31 слог. А далее, увеличивая постепенно paзнooбpaзie нашихъ мыслей и языка, мы дошли до того, чтобы выражать нашу любовь къ цветамъ, зависть къ птицамъ, наши чувства при виде появляющихся весною тумановъ, нашу печаль, когда мы смотримъ на росу 2). Какъ дальнее путешествiе начинается нашимъ первымъ шагомъ и продолжается потомъ меcяцы и годы, какъ высокiя горы, начинаясь въ пыли свoeгo подножiя, въ кон-
___________________________
1) По-русски: внизу сiяющая дева или принцесса. Она отличалась необыкновенной красотой, и имя ея толкуютъ въ томъ смысле, что она была такъ красива, что видно было, какъ красота ея формъ сквозила чрезъ ея одежды.
(Florenz, Mythologie.)
2) Роса по японскому представленiю напоминаетъ слезы и имеетъ отношенiе къ печали.

— — — — — — — — — — — — — —
–  45 –

це концовъ поднимаются вверхъ и простираются пo небесной выси подобно облакамъ небесъ, — такъ последовательно должно было быть и развитiе поэзiи.
Въ настоящее время любовь развратила сердца людей и возбудила въ нихъ страсть къ украшенiямъ; поэтому и не создается ничего иного, кроме легкомысленныхъ поэтическихъ произведенiй, лишенныхъ глубины чувства. Въ домахъ техъ, кто предается пустой светской жизни, поэзiя похожа на дерево, зарытое въ землю и неизвестное людямъ, тогда какъ болee серьезные люди смотрятъ на нее, какъ на цветистую сусуки 1) на которой никогда не бываетъ колосьевъ. Но если мы поразмыслимъ о ея происхожденiи, то этого не должно было бы быть.
Микадо прежниxъ временъ въ утро, когда весеннiе цветы были въ полномъ расцвете, или въ ночь, когда сiяла луна, имели обыкновенiе посылать за своими придворными и требовать отъ нихъ подходящихъ случаю стихотворенiй. Одни пытались представить себя бродящими по глухимъ местамъ въ поискахъ за любимыми цветами, другiе же старались описать свое блужданiе въ непроглядной тьме и свою тоску по луне. Затемъ микадо изследовалъ все такiя фантазiи и произносилъ свой приговоръ, что такое-то стихотворенiе умно, а такое-то глупо. Иные выражали въ стихотворенiяхъ пожеланiя благоденствiя
своему государю, употребляя метафоры кремень 2) и Цукуба 3). Когда ихъ радость была чрезмерна; когда ихъ сердца переполнялись удовольствiемъ; когда они чувствовали, что любовь ихъ вечна, какъ дымъ, который поднимается съ горы Фудзи; когда они тосковали по друге, при печальномъ стрекотанiи цикады; когда видъ пары сосенъ въ Такасаго 4)
________________
1) Названiе травы Eulalia japonica.
2) «Да здравствуетъ нашъ государь
На тысячи летъ,
Доколе кремень
Не станетъ скалою,
Мохомъ поросшей.»
3) «Гора Цукуба (имеющая два пика)
Имеетъ тень
На той стороне и на этой,
Но что до тени нашего государя,
То нетъ тени, которая бы ее превзошла».
4) Такасаго, недалеко отъ Кобе, славится своими соснами и храмомъ въ честь Тендзина, бога каллиграфiи. Со временъ Хитомаро, въ началъ VIII века, японскiе поэты не переставали воспевать красоту coсeнъ указанной местности, въ которой весь вообще морской берегъ покрытъ соснами. Духи двухъ старинныхъ сосенъ, известныхъ подъ названiемъ «аи-ои но мацу», въ Такасаго, олицетворяемыхъ, какъ мужъ и жена почтенныхъ летъ, собирающiе сосновыя иглы, образуютъ излюбленную тему японскаго искусства, въ смысле эмблемы долгоденствiя. (Chamberlain and Маson, Handbook.) Само же названiе «аи-ои но мацу» означаетъ: сосны, вместе

— — — — — — — — — — — — — —
–  46 –

и  Суминое 1) напоминалъ имъ мужа и жену, вместе стареющихъ; когда они думали о давнопрошедшихъ дняхъ мужеской силы, или съ завистью вспоминали былое время девичьяго расцвета,—пoэзiя утешала ихъ сердца. Далее, когда они смотрели на цветы, осыпающiеся со стеблей въ весеннее утро, или слушали паденiе листьевъ въ весеннiй вечеръ, или каждый годъ оплакивали снегъ и волны (т. е. седые волосы), отражаемые зеркаломь, или видели росу на траве, или пену на воде,—они содрогались, узнавая въ нихъ эмблемы своей жизни. Или когда они, вчера еще наслаждавшiеся всей гордостью своего благополучiя, сегодня; съ поворотомъ судьбы, видели себя обреченными на жалкую жизнь и друзья сторонились отъ нихъ; или далее, когда они брали метафорами волны, одетыя соснами горы, въ поляхъ журчавшiя воды; или когда они созерцали нижнiе листы осенняго хаги 2), или, считали, сколько разъ куликъ чиститъ свои перья на разсвете, или сравнивали родъ человеческiй съ причудливыми бамбуковыми суставами, или выражали свое отвращенiе къ грязному мipy при мысли о чистой реке Ioсинo, или внимали тому, что дымъ съ горы Фудзи не поднимается более, или что мостъ черезъ реку Нагара, несмотря на свою чрезвычайную длину, приведенъ въ порядокъ,—во всехъ такихъ случаяхъ они утешали пoэзieй сердца свои».
Все вышеприведенное представляетъ собою намеки на хорошо известныя японцамъ стихотворенiя. Цураюки даетъ краткiй очеркъ поэзiи Нарскаго перiода, а затемъ переходитъ къ позднейшимъ поэтамъ, произведенiя которыхъ нашли себе место въ составленномъ имъ сборнике. Нижеприведенный отрывокъ представляетъ собою некоторый интересъ, какъ самый древнiй образецъ литературной критики въ Японiи 3).
«Хендзiо 4) выдается по форме, но онъ слабъ въ отношенiи содержанiя. Впечатленiе, производимое его стихотворенiями, мимолетно и можетъ быть сравнено съ темъ, которое мы испытываемъ при виде кра-
_______________
растущiя или вмеcте стоящiя, и аи-ои но мацу употребляются на свадьбахъ, какъ эмблема того, что брачущимся предназначено вместе стареться. (Bгinkley, Dictionary).
1) Суминое, т. е. Суми-но-е—Суми’ская бухта, переименованная въ Cyмiiоси, въ пров. Сетцу. (Florenz, Mythologie).
2) Нaзвaнie дерева Lespedeza cyrtobotrya Miq.
3) Объяснительныя примечанiя на следующiй отрывокъ заимствованы изъ бiографическаго словаря Дай-Нихонъ-дзиммей-дзисiо, 4-е изд.
4) Iосимине Мунесада, поступивши въ монахи, принялъ имя Хендзiо. Умеръ 29-го дня 1-го месяца 2-го года правленiя Квампей (въ феврале 890 г. по P. X.), 75 летъ. Писалъ эротическiя стихотворенiя, лучшiя изъ которыхъ включены въ Кокинсю.

— — — — — — — — — — — — — —
–  47 –

сивой женщины на картине. Нарихира 1) отличается избыткомъ чувства, но языкъ у него хромаетъ; его стихотворенiя похожи на цветокъ, хотя и увядшiй, хотя и безъ красокъ, но сохранившiй еще свой запахъ. Ясухиде 2) искусенъ въ употребленiи словъ, но они плохо вяжутся съ содержанiемъ, какъ если бы лавочникъ разоделся въ тонкiе шелка. Кисенъ 3) глубокъ по мысли, но связь между началомъ и концомъ не ясна; его можно сравнить съ осенней луной, которая заволакивается предразсветными облаками въ то время, когда мы смотримъ на нее; стихотворенiй его немного, такъ что путемъ сравненiя одного изъ нихъ съ другимъ немного можно выиграть въ смысле пониманiя ихъ. Оно-но-Комаци 4) принадлежитъ къ школе Сото-ори-химе 5) древнихъ временъ; въ ея стихотворенiяхъ есть чувство, но мало силы; она похожа на прелестную женщину, страдающую отъ нездоровья. Впрочемъ, недостатокъ силы весьма натураленъ въ стихотворенiяхъ женщины. Стихотворенiя Куронуси 6) бедны формой; они напоминаютъ дровосека, нагруженнаго связками топлива и отдыхающего въ тени цветовъ».
______________________
1) Аривара Нарихира славился своей красотой и известенъ необычайно развратной жизнью. Умеръ 28-го дня 5-го месяца 4-го года правленiя Гвангiо (въ iюле 880 г. по P. X.), 56 летъ. Лучшiя его стихотворенiя помещены въ Кокинсю. Онъ прославился еще какъ живописецъ.
2) Фумiя Ясухиде жилъ во время царствованiя императоровъ Сейва-тенно (859—876 г.) и Iодзей-тенно (877—884 г.). Стихи его помещены въ Кокинсю.
3) О жизни его ничего не известно. Стихи его встречаются въ Кoкинсю.
4) Оно-но-Комаци славилась своей красотой, которая вошла въ поговорку. О жизни ея ничего неизвестно; можно лишь сказать, что она во всякомъ случае жила раньше времени составленiя Кокинсю, въ который включены лучшiя ея стихотворения.
5) Ото-химе, более известная подъ кличкой Сото-ори-химе, славилась своей красотой и искусствомъ стихосложенiя. Она была наложницей императора Инкiо-тенно (412—45З г.) и какъ поэтесса создала свой стиль, нашедшiй себе, между прочимъ, подражательницу въ лице вышеназванной Оно-но-Комаци.
6) Отомо Куронуси изъ деревни Отомо, въ провинцiи Оми, отъ которой и получилъ свою фамилiю. О жизни его ничего подробнаго неизвестно. Жилъ онъ во время годовъ правленiя Енги (901-922 г.). Стихи его помещены въ антологiяхъ Кокинсю, Косенсю, изданной въ 5-мъ году правленiя Тенряку (951 г.), и Сюнсю, изданной во время царствованiя императора Квадзанъ-тенно (985—986 г.).

 

© Copyright: И.А.Шевченко, 2011
Свидетельство о публикации №111090903911 

Астонъ 1904 г, книга III, глава III, стр. 47 — 54

И.А.Шевченко

Астонъ в переводе В. Мендрина, 1904 г, книга III, глава III, Проза—«Тоса-ники», стр. 47 — 54

— — — — — — — — — — — — — —
–  47 –

Тоса-ники.

Другое произведенiе Цураюки—это Тоса-ники, т. е. дневникъ путешествiя изъ Тоса на островъ Сикоку въ Кioтo. Въ немъ описано обратное путешествiе Цураюки въ Кioтo по окончанiи имъ четырехлетняго срока службы въ должности губернатора провинцiи Тоса.
Первая запись его помечена 21-мъ днемъ 12-го месяца, и изъ другихъ источниковъ мы узнаемъ, что это было въ 4-мъ году правле-

— — — — — — — — — — — — — —
–  48 –

нiя Cioxeй, или, пo европейскому летосчисленiю, приблизительно въ январе или феврале 935 года после Р. Х.
Цураюки начинаетъ обращенiемъ къ читателямъ, что дневники пишутся вообще мужчинами, но его трудъ представляетъ попытку написать женскiй дневникъ. Подъ этимъ онъ разумеетъ то, что его дневникъ написанъ японскими письменами и на японскомъ языке, а не по-китайски. Затемъ онъ даетъ отчеть о своемъ отъезде изъ правительственнаго дома въ Тоса и прибытiи въ портъ, откуда онъ долженъ былъ отплыть. Его провожало множество народа, который пришелъ проститься съ нимъ. Многiе принесли съ собою подарки на дорогу, главнымъ образомъ, съестное и саке. Результатъ былъ тоть, что, по словамъ Цураюки, «на берегу соленаго моря все перепились, какъ селедки». Отправился онъ въ путь не paнеe 27-го числа: шесть дней ушли на размещенiе подарковъ и на визитъ вновь назначенному губернатору, съ которымъ онъ провелъ целый день и ночь въ выпивке и сочиненiи стиховъ, после чего уже окончательно распрощался. Преемникъ Цураюки провожалъ его до подножiя лестницы, которая вела въ домъ, и тутъ они разстались при множестве сердечныхъ, но пьяныхъ взаимныхъ благопожеланiй. Однако, на следующiй день мы находимъ Цураюки въ совсемъ иномъ настроенiи мыслей. Онъ разсказываетъ, что во время его пребыванiя въ Тоса умерла одна девушка, родомъ изъ Кioтo, и что среди всехъ хлопотъ и суматохи при оставленiи порта ея друзья не могли думать ни о чем иномъ, кроме нея. Некто, говоритъ онъ, сочинилъ по этому поводу следующее стихотворенiе:

«Къ радостной мысли:
«Въ Кiото домой»
Примешалося горькое чувство,
Что здесь остается одна,
Которой уже не вернуться».

Одинъ писатель говоритъ, что этимъ стихотворенiемъ Цураюки оплакиваетъ утерю своей собственной дочери, девочки 9 летъ.
Но увеселенiя еще не пришли къ концу. Братъ новаго губернатора появился на одномъ выступающемъ мысу на ихъ пути къ первой станцiи, и Цураюки со спутниками долженъ былъ высадиться на берегъ, чтобы провести время въ выпивке и сочиненiи стиховъ. Объ этихъ стихахъ Цураюки, повидимому, не былъ особенно высокого мненiя. Онъ говоритъ, что требовались соединенныя усилiя двухъ людей, чтобы сочинить одно плохенькое стихотворенiе, и онъ сравниваетъ ихъ съ двумя рыбаками, еле плетущимися подъ тяжелымъ неводомъ на плечахъ.

— — — — — — — — — — — — — —
–  49 –

Общее веселiе было прервано капитаномъ судна, который потребовалъ ихъ на бортъ, говоря, что какъ-разъ дуетъ попутный ветеръ и можно воспользоваться отливомъ. Цураюки саркастически добавляетъ къ этому отъ себя, что и вина уже больше не осталось. Итакъ они сели на судно и продолжали свой путь. 29-го числа Цураюки и его спутники не ушли далее Оминато, гавани, находящейся всего въ несколькихъ миляхъ отъ пункта ихъ отправленiя. Здесь они задержались десять дней, выжидая попутнаго ветра. Подарки, состоявшiе изъ съестныхъ припасовъ и питiя, все еще получались, но уже въ меньшемъ количестве, и Цураюки съ сожаленiемъ вспоминаетъ о боченке саке, который онъ прикрепилъ на крыше каюты, но который упалъ за бортъ, сорвавшись съ места вследствie качки судна. Въ числе приношенiй былъ и фазанъ, который, согласно старому японскому обычаю, былъ привязанъ къ цветущей вeткe сливы. Некоторые вместе съ подарками преподносили и стихи. Вотъ одинъ изъ такихъ стиховъ:

«Громче рева белыхъ волнъ,
Шумящихъ вамъ въ пути,
Крикъ будетъ плача моего,
Что я остался позади».

Цураюки замечаетъ, что если это действительно такъ, то у стихослагателя долженъ быть очень громкiй голосъ.
9-го числа второго месяца пути они отплыли наконецъ изъ Оминато. Когда они шли мимо Мацубара, то любовались большой рощей старыхъ сосенъ, разросшейся на морскомъ берегу. Цураюки отмечаетъ то удовольствiе, съ которымъ онъ следилъ за цаплями, летавшими между вершинами сосенъ. Онъ сложилъ по этому поводу следующее стихотворенiе:
«Когда мой взглядъ упадетъ
По ту сторону моря.
Тамъ на каждой вершине сосны 1)
Устроено цаплей жилище, —
Уже тысячу летъ живутъ они вместе».

Стемнело, прежде чемъ они успели достичь места следующей остановки, и Цураюки даетъ следующее описанiе наступленiя ночи:
«Пока мы шли на веслахъ впередъ, созерцая эти виды, горы и море сделались темными; наступала ночь и нельзя было различить где востокъ, где западъ, такъ что мы положились только на искусство ка-
__________________
1) Сосна и цапли считаются въ Японiи эмблемами долгоденствiя.

— — — — — — — — — — — — — —
–  50 –

питана нашего судна. Мужчинамъ, которые еще не привыкли кь морю, и темъ стало жутко на сердце, нечего и говорить уже о женщинахъ, которыя положили свои головы на дно судна и только рыдали. Матросы, однако, казалось, вовсе не обращали на это вниманiя и пели следующую судовую песню».
Цураюки приводить несколько строкъ песни и затемъ продолжаетъ:
«Было гораздо более этой чепухи, но я не записалъ ее. Прислушиваясь къ смеху, сопрововождавшему эту песню, мы значительно успокоились, несмотря на бушевавшее море. Было уже совсемъ темно, когда мы наконецъ достигли места ночной стоянки».
Путешествуя не спеша, они черезъ три слишкомъ дня прибыли въ Муроцу, портъ, находящiйся на западной стороне восточнаго изъ двухъ выступовъ, которыми островъ Сикоку выдвигается на югъ. На следующее после ихъ прибытiя утро небольшой, но продолжительный дождь помешалъ имъ отправиться въ путь, и пассажиры воспользовались этимъ случаемъ, чтобы пойти выкупаться съ берега. Въ записи этого дня Цураюки упоминаетъ объ одномъ курьезномъ суеверiи. Онъ говоритъ, что съ самаго перваго дня ихъ путешествiя никто не надевалъ платья ярко-краснаго или иныхъ яркихъ цветовъ, а также тонкихъ шелковъ, чтобы не навлечь этимъ гнева боговъ морей. На следующiй день дождь продолжался. Это былъ буддiйскiй постный день, и Цураюки строго держалъ постъ до полудня. Такъ какъ на судне нельзя было достать никакой соответствующей постной пищи, то онъ выменялъ на рисъ (такъ какъ медныхъ денегъ не было) рыбу тай, которую накануне поймалъ одинъ изъ матросовъ. Это было началомъ торговли, завязавшейся между нимъ и матросами: саке и рисъ обменивались на рыбу. Погода не изменялась до 17 числа, пятаго дня со времени прибытия ихъ въ Муроцу. Въ этотъ день они отправились очень рано утромъ, еще при луне, бывшей тогда какъ разъ на ущербе, и сiявшей надъ спокойнымъ моремъ, которое такъ хорошо отражало небо, что, какъ выразился Цураюки, нельзя было отличить неба вверху оть моря внизу. По этому поводу онъ сложилъ следующее стихотворенiе:

«Что такое ударяется
О весло мое, когда лодка плыветъ
Надъ луною морской глубины?
Не пряди ли это волосъ
Человека съ луны?»

Хорошая погода, однако, не долго стояла. Темныя облака, собравшiяcя надъ головой, привели капитана въ безпокойство, и подъ про-

— — — — — — — — — — — — — —
–  51 –

ливнымъ дождемъ они пошли обратно въ Муроцу, чувствуя себя прескверно. Три съ лишнимъ томительныхъ дня должны были опи оставаться здесь, стараясь скоротать время писанiемь китайскихъ и японскихъ стиховъ и считая каждое утро дни, уже проведенные въ путешествiи. 21-го числа они опять тронулись въ путь. Множество другиxъ судовъ, отплывшихъ въ то же самое время, представляло собою прекрасное зрелище, которое привело Цураюки въ восхищенiе. «Была весна»,— замечаетъ онъ,— «но казалось, что море усеяно осенними листьями». Теперь погода установилась хорошая, и путешественники вошли въ такъ, называемый Кiйcкiй проливъ.
Здесь появился новый поводъ для безпокойства. Повидимому, Цураюки въ бытность свою губернаторомъ въ Тоса обошелся довольно сурово съ пиратами этихъ местъ, а потому и было некоторое вероятiе ожидать, что, теперь они попытаются отомстить ему. Одинъ изъ комментаторовъ пытается спасти репутацiю храбрости Цураюки, напоминая, что дневникъ этотъ написанъ въ духе женщины. Весь ходъ разсказа показываетъ, что боязнь эта, повидимому, имела свои основанiя. Два дня спустя мы застаемъ путешественниковъ молящими ками и хотоке 1) о спасенiи ихъ отъ пиратовъ. Въ последующiе дни была постоянная тревога, а 26-го числа они услышали, что пираты действительно преследуютъ ихъ, вследствiе чего они около полуночи подняли якорь и пустились въ море. На пути ихъ было одно место, где обыкновенно приносили жертвы богу моря. Цураюки приказалъ капитану принести въ жертву нуса 2). Нуса брошены были въ воздухъ, и ветеръ разнесъ ихъ по морю. Такъ какъ нуca упали въ восточномъ направленiи, то въ этомъ же направленiи и взяло свой курсъ судно. Къ великой радости пассажировъ ветepъ сталъ теперь попутнымъ, былъ поставленъ парусъ, и они совершили за этотъ день хорошiй пробегъ. Следующiе два дня они опять были задержаны непогодой; но 29-го числа они снова продолжали путь. 30-го числа они пересекли входъ въ проливъ Hapyтo и въ ту же самую ночь, идя усиленно на веслахъ, достигли пролива Идзуми. Теперь они добрались до Гокинай, или пяти провинцiй, расположенныхъ вокругъ Кioтo; здесь можно уже было не боятся пиратовъ. Въ первый день второго месяца они прошли немного, а на 2-е число мы имеемъ следующую запись: «Дождь и ветеръ не прекращаются; целый день и целую ночь молимся мы ками и хотоке».
_______________________
1) Синтоистическiя и буддiйскiя божества.
2) Полоски белой бумаги, которыя можно видеть въ синтоистическихъ храмахъ; oне называются также—гохей.

— — — — — — — — — — — — — —
–  52 –

На следующiй день погода была также плоха, а 4-го числа капитанъ не хотелъ выйти въ море, опасаясь непогоды, что впрочемъ оказалось совершенно неосновательнымъ. На берегу было много красивыхъ раковинъ, и Цураюки сложилъ следующее стихотворенiе въ намекъ на раковину, которая по японски называется   в а с у р е г а и, т. е.  раковина забвенiя.

«Я xoтелъ бы сойти съ корабля моего,
Чтобъ ракушекъ забвенья набрать мне о той,
О которой всегда вспоминаю съ неотвязною думой тоскливой.
Принесите жъ на взморье ихъ вы,
Вы волны морского прибоя!»

Далее онъ говоритъ, что его настоящее желанiе было не забыть совсемъ ту, которую онъ потерялъ, но только дать такую передышку своему горю, после которой оно могло бы прiобрести еще большую силу.
Вотъ часть записи 5-го числа, за день передъ темъ, какъ они вошли въ Осакскую реку. Теперь они были напротивъ Симiiоси.
«Темъ временемъ поднялся неожиданно штормъ. Несмотря на все наши усилiя, положенiе нанiе становилось все более и более затруднительнымъ, и мы были въ большомъ страхе, что пойдемъ ко дну. «Этотъ Симiiосскiй бог,—сказалъ капитанъ,— «подобенъ другимъ богамъ. То, чего онъ желаетъ, не есть какой-нибудь модный предметъ повседневной жизни. Принесите ему въ жертву нуса». Советъ капитана былъ принятъ и въ жертву была принесена нуса. Но такъ какъ ветеръ, вместо того, чтобы перестать, задулъ еще съ большой силой, и опасность отъ бури и моря становилась все более и более угрожающей, то капитанъ опятъ сказалъ: «Такъ какъ священное сердце бога не тронулось нуса и корабль не движется, то принесите ему въ жертву что-нибудь, что можетъ доставить ему большее удовольствiе». Повинуясь этому совету, я сталъ раздумывать, что бы такое могло быть наилучшимъ въ этомъ случае. «Что касается глазъ, то у меня ихъ пара, — ну, въ такомъ случае я принесу богу въ жертву свое зеркало, которое у меня только одно». Зеркало было брошено въ море къ великому моему сожаленiю; но зато, едва я успелъ сделать это, какъ море сдало такимъ же гладкимъ, какъ зеркало».
На следующiй день они вошли въ Осакскую реку. Все пассажиры, мужчины, женщины и дети безумно радовались, что достигли этого места и въ экстазе сжимали себе руками лбы.

— — — — — — — — — — — — — —
–  53 –

Теперь целые дни проходили въ томъ, чтобы тащить съ трудомъ судно противъ сильнаго теченiя pеки. На этомъ пути случился постный день, который Цураюки къ полному своему удовлетворенiю имелъ возможность провести надлежащимъ образомъ, воздержавшись совершенно отъ рыбы 1). 12-го числа они прибыли въ Ямадзаки; здесь было послано за каретой (особаго устройства бычачья арба, въ которой ездила знать), чтобы поехать въ Кioтo и, оставивъ 16-го числа вечеромъ Ямадзаки, они направились въ столицу. Цураюки былъ въ восхищенiи, узнавая старыя знакомыя места по мере своего движенiя впередъ. Онъ говоритъ, что детскiя игрушки и сласти въ лавкахъ выглядели точно такъ же, какъ въ то время, когда онъ уезжалъ на меcтo службы, и что онъ желалъ бы знать, найдетъ ли онъ такъ же мало перемены и въ сердцахъ своихъ друзей. Онъ нарочно выехалъ изъ Ямадзаки вечеромъ, чтобы ночью прибыть въ свое жилище. Вотъ что говоритъ онъ о томъ, въ какомъ состоянiи онъ нашелъ свой домъ:
«Когда я добрался до своего дома и вошелъ въ ворота, луна светила ярко, такъ что его можно было видеть ясно. Онъ находился въ состоянiи разрушенiя и зaпустенiя, превосходившихъ всякое описанiе; хуже даже, чемъ мне о томъ говорили. Сердце человека, на попеченiи котораго я его оставилъ, должно быть, было точно въ такомъ же состоянiи. Ограда между двумя домами была поломана, такъ что оба они казались какъ-бы однимъ, и онъ, повидимому, выполнялъ свои обязанности наблюденiя, заглядывая черезъ дыры. А я еще снабжалъ его при каждомъ удобномъ случае средствами, чтобы поддерживать домъ въ порядке. Но въ эту ночь я не позволилъ себе сказать ему что-нибудь въ недовольномъ тоне; наоборотъ, несмотря на свои внутреннiя мученiя, я выразилъ ему свою признательность за его заботы подаркомъ. Въ одномъ месте было нечто в роде пруда, образуемаго собирающеюся въ углубленiи водой; подле него росла сосна. Она наполовину потеряла свои ветви и выглядела такъ, какъ будто за время моего пяти-шести-летняго отсутствiя прошла целая тысяча летъ. Около нея выросли молодыя деревья, и все это место было въ такомъ запущенномъ виде, что каждый сказалъ бы, что на него жалко смотреть. Среди другихъ печальныхъ мыслей, которыя охватили меня, было еще и воспоминанiе—ахъ, какое печальное!—о той, которая была рождена въ этомъ доме, но которая не вернулась въ него вместе со мной. Мои спутники весело болтали со своими детьми на ихъ рукахъ, а я темъ временемъ, не въ силахъ
_____________________
1) Въ Японiи изъ постнаго стола исключается и рыба, и во время поста вообще допускается одна только растительная пища.

— — — — — — — — — — — — — —
–  54 –

будучи сдерживать более свое горе, прочелъ въ стороне одному изъ техъ, кто зналъ мое сердце, следующiя строки».
Я не стану приводить здесь этого стихотворенiя, а перейду прямо къ заключительной фразе дневника: «Я не въ состоянiи записать все свои сожаленiя и воспоминанiя и, къ добру ли, къ худу ли, кладу свою кисть въ сторону».

Тоса-ники является поразительнымъ примеромъ важности слога. Въ немъ нетъ возбуждающе действующихъ приключенiй или романтическихъ положенiй. Онъ не даетъ никакихъ мудрыхъ правилъ, или новыхъ cведенiй. Его единственная заслуга въ томъ, что онъ простымъ, но въ высшей степени изящнымъ языкомъ, съ оттенкомъ шутливаго юмора описываетъ заурядную жизнь путешественника въ Японiи въ то время, въ которое онъ написанъ. Но этого оказалось достаточнымъ, чтобы отвести ему весьма почетное место среди японскихъ классическихъ произведенiй и прочно поставить его въ такое положенiе, что до настоящаго времени имъ пользуются еще, какъ наилучшимъ образчикомъ для японскихъ повествовательныхъ сочиненiй. Тоса-ники имеетъ массу подражанiй, но ни одно изъ нихъ не можетъ равняться съ нимъ.

 

© Copyright: И.А.Шевченко, 2011
Свидетельство о публикации №111091106833 
Астонъ 1904 г, книга III, глава III, стр. 54 — 58

И.А.Шевченко

Астонъ в переводе В. Мендрина, 1904 г, книга III, глава III, Проза—«Такетори-моногатари», стр. 54 — 58

— — — — — — — — — — — — — —
–  54 –

Такетори-моногатари и Исе-моногатари.

Слово моногатари, которое часто будетъ встречаться ниже, значитъ—разсказъ. Этотъ терминъ прилагается главнымъ образомъ къ вымышленнымъ исторiямъ, но иногда подъ такимъ наименованiем  попадаются и настоящiе историческiе разсказы.
Время написанiя и авторы обоихъ указанныхъ выше сочиненiй неизвестны. Можно, однако, согласиться съ мненiемъ выдающегося японскаго критика, Мотоори, что они написаны немного позже перiода Енги (901—922 г.). Обе книги суть произведенiя людей, хорошо знавшихъ литературу своего времени и близко знакомыхъ съ придворной жизнью въ Кiото.

Такетори-моногатари.

Такетори-моногатари 1) считается, обыкновенно, первымъ по времени. Это произведенiе  представляетъ собою нечто въ роде нашихъ сказокъ. Местомъ действiя служать окрестности Кioтo; все действующiя лица японцы. Языкъ также, насколько это возможно было, чисто япон-
___________________
1) Перевелъ F. V. Dickins въ Journal of the Royal Asiatic Society, январь 1887 г. Существуетъ и pycскiй переводъ, отпечатанный въ «Ниве».

— — — — — — — — — — — — — —
–  55 –

cкiй, но въ немъ всетаки замечается много следовъ чужеземнаго влiянiя. Все сверхъестественное буддiйскаго или даосскаго характера, и даже многия событiя заимствованы изъ богатаго китайскаго сказочнаго мipa.
Одинъ старикъ, который добывалъ себе средства къ существованiю выделкой бамбуковыхъ вещей 1), приметилъ однажды въ лесу бамбукъ съ сiяющимъ стволомъ. Онъ раскололъ его и нашелъ въ одномъ изъ коленъ красивую маленькую девочку ростомъ въ три вершка. Онъ взялъ ее къ себе въ домъ и удочерилъ, давъ ей имя Кагуя-химе, т. е. сiяющая девушка. Она скоро выросла и красота ея привлекла много поклонниковъ. Каждому изъ нихъ она предъявляла какое-нибудь требованiе, обещая, что выдетъ за того изъ нихъ, кто успешно справится съ возложеннымъ на него порученiемъ. Отъ одного изъ нихъ она потребовала, чтобы онъ принесъ изъ Индiи каменную чашку Будды для сбора милостыни. Другой долженъ былъ доставить ей ветку отъ дерева, корни котораго изъ серебра, стволъ золотой, а плоды драгоценные камни, и которое растетъ на баснословномъ райскомъ острове, на горе Хорай. Оть третьяго она потребовала одежду, сделанную изъ шкурки огненной крысы, которая считалась несгораемой. Четвертый долженъ былъ достать сверкающiй многоцветный камень съ головы дракона и, наконецъ, пятый раковину ласточки. Никто изъ нихъ не выполнилъ своего порученiя. Затемъ девушка была засватана за микадо, но и это было напрасно, хотя они и были въ очень дружескихъ отношенiяхъ и даже обменивались сентиментальными танка. Въ конце концовъ она была унесена на небо на летающей колеснице, ниспосланной ея родными на луне, откуда она, повидимому, была изгнана на землю за какую-то провинность.
Эпизодъ, описывающiй поиски потребованной ей золотой ветки съ горы Xopaй можетъ служить образчикомъ этого произведенiя.
Принцъ Курамоци, которому была поручена эта задача, добывъ сделанную искуснымъ мастеромъ поддельную ветку, представляетъ ее и требуетъ себе награды. Старикъ проситъ его разсказать, въ какомъ месте досталъ онъ эту «чудесную, красивую, восхитительную» ветку. Тогда принцъ Курамоци разсказываетъ свое воображаемое путешествiе на гору Хорай, не безъ ошибокъ и повторенiй, надо заметить, свойственныхъ человеку, который самъ измышляетъ свое путешествiе:
«Три года тому назадъ въ 10-й день второго месяца мы отплыли изъ Осака. Когда мы вышли въ море, мы совсемъ не знали, какого мы должны были держаться курса. Но такъ какъ я чувствовалъ, что жизнь потеря-
_______________________
1) Слово такетори значить собиратель бамбука.

— — — — — — — — — — — — — —
–  56 –

еть для меня цену, если я не буду въ состоянiи удовлетворить желанiе своего сердца, то мы и поплыли впередъ, доверивъ себя ветрамъ. Если мы погибнемь, думали мы, то конечно, противъ этого ничего не поделаешь. Но доколе мы живы, мы будемъ плыть, пока не доберемся до этого острова, называемаго, какъ кажется, гора Хорай. Съ такими мыслями мы гребли впередъ черезъ океанъ и бросались изъ стороны въ сторону, пока не оставили далеко зa собою берега родной стороны. За время нашего скитанья мы иной разъ были весьма близки къ тому, чтобы пойти на дно моря, когда бушевали его волны; иной разъ ветеръ уносилъ насъ къ неизвестной стороне, где появлялись какiя-то твари, въ роде демоновъ, и пытались убить насъ; иной разъ мы совсемъ затеривались въ море, не зная ни пути, по которому пришли, ни курса, котораго  намъ надо было держаться; иной разъ у насъ истощалась провизiя, и мы употребляли въ пищу корни деревьевъ. Однажды пришли къ намь отвратительныя, выше всякаго описанiя, существа и хотели пожрать насъ, а другой разъ мы только темъ поддержали свою жизнь, что собирали моллюсковъ.
Подъ чуждымъ небомъ, где не было никого, кто оказалъ бы намъ помощь, мы мотались изъ стороны въ сторону, жертвы несчастiй всякаго рода, предоставивъ судно его собственному движенiю, такъ какъ мы совершенно не знали курса, котораго должны были держаться. Наконецъ, когда прошло 500 дней, приблизительно въ часу дракона 1), показались неясныя очертанiя горы среди моря. Все на корабле стали вглядываться въ нее и увидели, что это была громадная гора, которая плавала на поверхности моря. Видъ ея былъ величавъ и живописенъ. Мы и подумали, что это должно быть та гора, которую мы ищемъ. Не удивительно, что при виде ея мы исполнились страха.
Мы плавали вокругъ нея два или три дня. Въ это время изъ холмовъ вышла женщина, одетая, какъ обитательница небесъ, и стала черпать воду серебрянымъ сосудомъ. Когда мы увидели ее, мы высадились съ корабля и спросили, каково имя этой горы. Женщина отвечала намъ и сказала: «Это гора Хорай». Радость наша была безпредельна. — «А кто такая», — спросили мы,- «она, которая говорить нам это?» — «Мое имя Хоканрури»,—отвечала женщина и вдругъ исчезла между холмами.
Казалось, не было никакого способа взобраться на эту гору, и мы стали обходить ее кругомъ, где цвели неизвестныя въ этомъ мipe деревья. Потоки золотого, серебрянаго и изумруднаго цветовъ текли съ
_______________________
1) Oтъ 7—9 ч. утра.

— — — — — — — — — — — — — —
–  57 –

нея, а черезъ нихъ были  перекинуты мосты изъ всевозможныхъ драгоценныхъ камней. Здесь стояли сверкающiя деревья. Наименее красивымъ изъ нихъ было то, ветку котораго я принесъ, но такъ какъ оно подходило подъ описанiе Кагуя-химе, то я сорвалъ ветку и пошелъ. Гора эта восхитительна выше всякой меры, и въ этомъ мipe нетъ ничего, съ чемъ бы ее можно было сравнить. Но когда я досталъ ветку, мною овладело нетерпенiе поскорее возвратиться. Мы сели на корабль и, такъ какъ ветеръ былъ попутный, прибыли въ Осака после путешествiя, продолжавшагося более 400 дней. Побуждаемый своимъ неудержимымъ желаниемъ, я вчера же пустился въ путь въ столицу и теперь вотъ я здесь, не переменивъ даже своей одежды, пропитанной морской водой».
Я опускаю стихотворенiя, въ которыхъ старикъ выражаетъ свое сочувствiе къ бедствiямъ, понесеннымъ принцемъ, а также и ответъ принца въ стихахъ.
Какъ разъ въ это время во дворе появляется компанiя изъ шести человекъ. Одинъ изъ нихъ, который держалъ въ pуке расщепленную трость съ бумагой въ ней, сказаль: «Я Аябе-но-Уцимаро, главный слесарь вашей мастерской, смиренно докладываю: более тысячи дней я и мои товарищи работали изо всехъ силъ и съ величайшимъ вниманиемъ, изготовляя для васъ ветвь изъ драгоценныхъ камней, но до сихъ поръ еще не получили oтъ васъ никакого вознагражденiя. Я прошу васъ позволить мне получить его съ васъ, чтобы я былъ въ состоянiи заплатить своимъ людямъ». Съ этими словами онъ протянулъ свою бумагу. Старый бамбукосекъ, склонивъ въ задумчивости голову, недоумевалъ, что бы могли значить слова этого мастерового, тогда какъ принцъ вне себя отъ ужаса чувствовалъ, что сердце у него какъ-будто таетъ. Когда Кагуя-химе услышала это, она сказала: «Дай сюда бумагу». И она прочла въ ней следующее:
«Государь мой принцъ! Когда вы заперлись съ нами, простыми мастеровыми, более, чемъ на тысячу дней, и заставили насъ отделывать удивительную ветвь изъ драгоценныхъ камней, вы обещали вознаградить насъ назначенiемъ на оффицiальную службу. Впоследствии, когда мы стали думать объ этомъ, мы вспомнили, какъ вы говорили намъ, что ветвь требовалась государыней Кагуя-химе, супругомъ которой должны сделаться вы. А потому намъ и пришло въ голову, что въ этомъ дворце мы получимъ свое вознагражденiе».
Кагуя-химе, которая по мере захода солнца делалась все печальнее и печальнее, расцвела улыбкой. Она подозвала къ себе старика и

— — — — — — — — — — — — — —
–  58 –

сказала ему: «Поистине, я думала, что это ничто иное, какъ подлинное дерево съ горы Хорай, но теперь, когда мы знаемъ, что это только жалкая подделка, отдай ему ее сейчасъ же назадъ».
Пo сравненiю съ позднейшей литературой Хейанскаго перiода стиль Такетори-моногатари безыскусствененъ и необработанъ, но его наивная простота отлично согласуется съ содержанiемъ и сама по себе не лишена прелести.

 

© Copyright: И.А.Шевченко, 2011
Свидетельство о публикации №111091300395 

Астонъ 1904 г, книга III, глава III, стр. 58 — 61

И.А.Шевченко

Астонъ 1904 г, книга III, глава III, Проза—«Исе-моногатари», стр. 58 — 61

— — — — — — — — — — — — — —
–  58 –

Исе-моногатари.

Исе-моногатари одно изъ наиболее замечательныхъ произведенiй старой японской литературы. Слогъ его сжатъ и по изяществу далеко оставляетъ за собою слогъ Такетори-моногатари. Исе-моногатари состоитъ изъ некотopaгo количества небольшихъ главъ, мало чемъ связанныхъ другъ съ другомъ, за исключенiемъ того, что все оне повествуютъ о приключенiяхъ одного знатнаго повесы изъ числа придворныхъ Кiотосскаго двора, котораго обыкновенно отождествляютъ съ действительно существовавшей личностью, по имени Нарихира 1). Нарихира жилъ за сто летъ до написанiя Исе-моногатари, но предполагаютъ, что онъ оставилъ дневники, на которыхъ и основано это произведенiе. Теперь трудно удостоверить, поскольку все это справедливо, да для насъ и не важно знать это. Длинный рядъ любовныхъ приключенiй, въ которыя впутывается герой, свидетельствуетъ более о вымыслахъ, чемъ о действительныхъ фактахъ. Къ такому же заключенiю приводитъ и наиболее вероятное толкованiе заглавия этого произведенiя. Повидимому, жители провинцiи Исе, подобно древнимъ критянамъ, не отличались правдивостью, такъ что авторъ, назвавъ свое произведенie «Исескими разсказами», вероятно этимъ хочетъ дать понять читателямъ, что не все въ немъ следуетъ принять за правду.
По капризу автора все главы начинаются словомъ—мукаси, соответствующимъ выраженiю «давнымъ давно» нашихъ сказокъ. Въ каждой главе помещается одно или два маленькихъ стихотворенiя посредственнаго достоинства, вложенныхъ въ уста героя и его многочисленныхъ возлюбленныхъ.
Первыя главы повествуютъ о некоторыхъ юношескихъ любовныxъ похожденiяхъ героя. Вотъ образчикъ ихъ:
Давнымъ давно въ западномъ павильоне, который былъ занимаемъ императрицей въ восточномъ Годзiо 2), жила одна женщина. «Здесь на-
______________________
1) Указанный выше поэтъ.
1) Кiото делится параллельными улицами на кварталы. Годзiо — пятая линiя. Теперь это главнейшая торговая улица Кiото.

— — — — — — — — — — — — — —
–  59 –

вещалъ ее одинъ человекъ, который любилъ ее глубоко, хотя и подъ секретомъ. Около 10 числа перваго месяца она скрылась въ другое место. Онъ узналъ, где она скрывалась, но такъ какъ посетить ее въ томъ месте было невозможно, то онъ погрузился въ меланхолiю. Въ первый месяцъ следующаго года цветущее сливовое дерево передъ eго домомъ напомнило ему прошлую весну. Онъ пошелъ къ западному павильону и сталъ тамъ, пристально смотря на него. Но сколько онъ ни смотрелъ на него, не было ничего, напоминающаго сцену прошлаго года. Наконецъ онъ залился слезами и, прилегши, предавался безутешнымъ мыслямъ о былыхъ временахъ, пока луна не стала закатываться. Онъ сложилъ следующее стихотворенiе и затемъ отправился домой, такъ какъ начинало уже разсветать:

«Цуки я! арану;
Хару я! мукаси во
Хару нарану;
Вага ми хитоцу ва
Мото но ми ни сите».

Переводъ:

«Луна! Ея нетъ.
Весна! Не прежная
Весна наступила:
Одинъ только я
Остаюся все темъ же».

Европейскiй поэтъ растянулъ бы это по крайней мере въ сонетъ, но въ тесныхъ пределахъ 31-го слога врядъ-ли можно выразить более сильно чувство отчаянiя, овладевающее при виде слишкомъ близко знакомой обстановки, не озаряемой болеe присутствiемъ любимаго существа. Луна и весеннiе цветы здесь передъ его глазами, но они не трогаютъ его, какъ прежде, a потому онъ смело отрицаетъ ихъ существованiе, выразительно противополагая имъ свою неизменившуюся любовь, хотя его дальнейшiя похожденiя, говоря откровенно, далеко не свидетельствуютъ о его постоянстве.
После разныхъ другихъ неудачныхъ любовныхъ похожденiй герой находитъ свою жизнь въ Кiото невыносимой и отправляется въ восточную Японiю.
Его путешествiе даетъ поводъ для того, чтобы ввести множество стихотворенiй, описывающихъ замечательные виды на его пути, какъ напримеръ, дымящуюся вершину горы Асама, снегъ на Фудзи-но-яма въ разгаре лета. Oнъ и его люди переправились черезъ реку Сумида-гава,

— — — — — — — — — — — — — —
–  60 –

где ныне раскинулся Токiо, на пароме при наступленiи ночи. Унылая обстановка заставила ихъ чувствовать себя такъ, какъ будто они пришли къ краю света, и ихъ мысли перенеслись обратно въ Кioто, къ ихъ домамъ, по которымъ они стали тосковать. На pеке были птицы, которыхъ мы называемъ рыболовами, но которыя известны японцамъ подъ более поэтичнымъ названiемъ  м i я к о д о р и, т. е. птицы столицы. Нарихара восклицаетъ:

«О, ты,  птица столицы! 1)
Если имя твое таково,-
Я хотелъ бы спросить у тебя,
Та, кого я люблю, все еще ли жива,
Или боле ея уже нетъ?»

Это стихотворенiе тронуло до слезъ всехъ бывшихъ въ лодке. Но Нарихира не всегда такъ сентнменталенъ. Некоторыя изъ его приключенiй более или менее комичны.
Вскоре после этого мы застаемъ его въ одной изъ северныхъ провинцiй, где какая-то деревенская красавица, желавшая свести знаком¬ство съ юнымъ франтомъ изъ столицы, посылаетъ ему пригласительное стихотворенiе (конечно въ 31 слогъ). Онъ удостаиваетъ ее своимъ посещенiемъ, но уходитъ отъ нея, когда еще было совсемъ темно. Подобно тому, какъ Жульета при такихъ же приблизительно обстоятельствахъ негодуетъ на жаворонка, эта особа, приписывая его уходъ пенiю петуха, выражаетъ свое неудовольствiе въ следующемъ стихотворенiи, которое и поныне еще живо въ народной памяти:

„Когда наступитъ утро,
Я бы хотела, чтобъ лиса
Растерзала петyxa,
Который своимъ раннимъ пеньемъ,
Супруга моего угналъ».

Изъ многихъ изданiй этого произведенiя передо мной находятся два. Одно изъ нихъ принадлежитъ выдающемуся ученому и критику  М а б у ц и  2) и содержитъ больше комментарiевъ, чемъ текста; другое (помеченное 1608 годомъ), по всей вероятности, способно заслужить вниманiе библiофиловъ, умственный горизонтъ которыхъ не oграниченъ только Европой. Оно состоитъ изъ двухъ томовъ, отпечатано съ дерева на разнообразно окрашнной бумаге и украшено многочисленными, во всю страницу,
______________________
1) Мiяко (столица), означало до перенесенiя резиденцiи императора въ Токiо, прежнее Едо,—Кiото, которое часто называли просто мiяко.
2) Это изданiе называется Исe-моногатари-кои и состоитъ изъ 3-хъ томовъ.

— — — — — — — — — — — — — —
–  61 –

иллюстрацiями, которыя являются древнейшими образчиками искусства резьбы по дереву въ Японiи.

 

© Copyright: И.А.Шевченко, 2011
Свидетельство о публикации №111091303116 

Астонъ 1904 г, книга III, глава III, стр. 61 — 63

И.А.Шевченко

Астонъ в переводе В. Мендрина, 1904 г, книга III, глава III, Проза— «Уцубо-моногатари», стр. 61 — 63

— — — — — — — — — — — — — —
–  61 –

Уцубо-моногатари.

Уцубо-моногатари, какъ предполагаютъ, принадлежитъ тому же самому автору, что и Такетори-моногатари. Слогъ и содержанiе перваго изъ четырнадцати разсказовъ, изъ которыхъ состоитъ это сочиненiе, подкрепляютъ эту догадку; хотя, пожалуй, можетъ возникнуть вопросъ, принадлежитъ ли вся книга одному и тому же лицу. Объ этомъ произведенiи упоминается въ Гендзи-моногатари и Макура-но-соси, которыя сами принадлежатъ концу 10-го или началу 11-го столетiя, и можно думать, что оно было составлено за 50—60 летъ до нихъ. Точныхъ данныхъ о времени его появленiя нельзя привести никакихъ. Слогъ Уцубо-моногатари сжатъ и правиленъ, но къ несчастiю сочиненiе сильно пострадало отъ рукъ переписчиковъ и издателей, а также и отъ времени, такъ что текстъ въ томъ виде, въ какомъ онъ имеется сейчасъ, находится въ очень неудовлетворительномъ состоянiи.
Первый разсказъ озаглавленъ Тосикаге, по имени героя разсказа. Это наиболее популярный изъ всей серiи разсказовъ, и онъ издавался отдельно, какъ самостоятельное произведенie. Подобно Такетори-моногатари онъ представляетъ собою фантастическую истopiю—сказку.
Герой разсказа сынъ одного изъ членовъ фамилiи Фудзивара отъ одной изъ принцессъ императорскаго дома; другими словами, въ жилахъ его текла самая аристократическая кровь во всей Японiи. Его родители преднамеренно оставили его рости, не уча его. Но несмотря на этo, онъ учится съ поразительными успехами, и въ возрасте 7 летъ онъ ведетъ уже переписку китайскими письменами съ однимъ пришлецомъ изъ Кореи, который какъ разъ въ то время находился въ Японiи. Услышавъ о его замечательныxъ способностяхъ, микадо устраиваетъ экзаменъ, на которомъ Тосикаге побеждаетъ всехъ своихъ соперниковъ. Поэтому онъ получилъ назначенiе при дворе, а затемъ въ возрасте 16 летъ онъ былъ назначенъ посланникомъ въ Китай. Изъ трехъ кораблей, на которыхъ отплыло это посольство, два погибли во время шторма въ море, a корабль, на которомъ находился Тосикаге, былъ выброшенъ на берегъ въ какой-то чуждой стране, причемъ утонули все бывшiе на немъ, за исключенiемъ одного Тосикаге. Выбравшись на берегъ онъ возноситъ молитву буддiйской богине Кваннонъ 1). Затемъ появляется оседланная
_____________________
1) Богиня милосердiя.

— — — — — — — — — — — — — —
–  62 –

вороная лошадь и увозитъ его въ одно место, где подъ сандальнымъ деревомъ, на тигровыхъ шкурахъ сидело три человека и играло на кото 1). Лошадь исчезаетъ, а Тосикаге остается здесь до следующей весны, когда, услышавъ въ западномъ направленiи звукъ, какъ бы отъ рубки деревьевъ, онъ решается пойти на этоть звукъ. Простившись вежливо со своими тремя хозяевами, онъ отправляется на поиски. Онъ переходилъ моря и реки, горы и долины, и только весною следующаго года прибылъ онъ въ то место, куда направлялся. Здесь, въ одной долине онъ видитъ компанiю Асура (демоны индiйскихъ мифовъ), занятыхъ разсеканiемъ на части огромнаго дерева кири 2), которое было ими срублено. У этихъ демоновъ «волосы стояли кверху, какъ клинки мечей; ихъ лица горели, какъ огонь; ихъ руки и ноги походили на заступы и мотыки; ихъ глаза сверкали, какъ блюда изъ полированнаго металла». Тосикаге находился уже въ опасности пострадать отъ ихъ рукъ, какъ вдругъ съ неба спустился верхомъ на драконе среди бури, грома, молнiи и дождя мальчикъ, съ золотой досточкой съ повеленiемъ, обращеннымъ къ Асура, не препятствовать ему итти и дать ему часть срубленнаго дерева, чтобы онъ могъ понаделать изъ него кото. Тосикаге сделалъ тридцать инструментовъ и пошелъ дальше, а инструменты несъ ему поднявшiйся кстати вихрь.
После другихъ, не менее удивительныхъ приключенiй, Тосикаге возвращается въ Японiю и даетъ обо всемъ отчетъ микадо. Затемъ онъ удаляется къ частной жизни, женится и имеетъ дочь. Онъ и жена его умираютъ, оставивъ свою дочь въ крайней бедности. Она живетъ въ уединенiи, въ предместье Кiото, где ее однажды и посещаетъ юноша, сопровождающiй своего отца на поклоненiе къ храму въ Камо 3). Когда онъ на следующее только утро возвратился домой, отецъ его, разгневанный темъ, что своимъ исчезновенiемъ онъ доставилъ столько безпокойства родителямъ, запрещаетъ ему на будущее время уходить, хотя бы на минуту. Когда онъ, наконецъ, по прошествiи несколькихъ летъ получаетъ возможность посетить место, где жила его возлюбленная, домъ ея совершенно исчезъ.
Между темъ дочь Тосикаге родила мальчика, который подобно большинству героевъ китайскихъ и японскихъ повестей является чудомъ по раннему развитiю талантовъ и сыновней почтительности. Въ возрасте пяти летъ онъ поддерживаетъ существованiе своей матери рыбой, кото-
______________________________________
1) Струнный инструментъ о 13 струнахъ.
2) Paulownia impeгials.
3) Недалеко отъ Кiото.

— — — — — — — — — — — — — —
–  63 –

рую онъ самъ ловитъ, а позднее приноситъ ей съ горъ плоды и коренья. Находя, однако, что изъ-за этихъ отлучекъ ему приходится оставлять ее подолгу въ одиночестве, онъ ищетъ места въ лесу, где бы онъ могъ поместить ее, и находитъ дуплистое 1) дерево, которое, по его мненiю, могло бы годиться для этого. Это дерево служило жилищемъ семейству медведей, и они уже готовы были растерзать нарушителя ихъ покоя, — но онъ начинаетъ увещевать ихъ следующими словами:
«Подождите немного и не лишайте жизни меня, ибо я любящiй сынъ, единственная поддержка своей матери, которая живетъ одна въ развалившемся доме, не имея ни родителей, ни братьевъ, никого, кто бы могъ ей помочь. Такъ какъ я не могу ничего сделать для нея въ деревне, где мы живемъ, то я прихожу на эту гору собирать для нея плоды и коренья. Взбираясь на высокiя вершины, спускаясь въ глубокiя долины, я оставляю домъ поутру и возвращаюсь, когда уже темно. Это является источникомъ большого горя для насъ. Поэтому я и думалъ перенести свою мать сюда, въ это дуплистое дерево, не зная, что оно служитъ жилищемъ такому царю горы… Если у меня найдется какая-нибудь часть тела, безполезная въ смысле поддержанiя жизни моей матери, я готовъ пожертвовать ее вамъ. Но безъ ногъ, какъ могу я ходить? безъ рукъ, какъ могу я собирать для нея плоды или выкапывать коренья? безо рта, где можетъ найти проходъ дыханiе жизни? безъ груди, где можетъ найти себе местопребыванiе сердце мое?—Въ этомъ теле нетъ ни одной части, которая не несла бы какой-нибудь службы, разве только мочки моихъ ушей, да кончикъ моего носа. Ихъ я предлагаю царю этой горы».
Эта речь тронула медведей, и они тотчасъ же уступили ему дуплистое дерево, а сами отправились искать убежища въ другомъ месте.
Мать и сынъ жили здесь много летъ; пищей ихъ снабжали обезьяны. Въ конце концовъ они были найдены отцомъ, явившимся сюда на охоту. Онъ построилъ имъ въ Кiото прекрасный домъ, въ которомъ потомъ все они зажили счастливо.
_____________________
1) Дупло по японски – у ц у б о; отсюда и названiе всего произведенiя.

 

© Copyright: И.А.Шевченко, 2011
Свидетельство о публикации №111091400281 

Астонъ 1904 г, книга III, глава III, стр. 63 — 66

И.А.Шевченко

Астонъ в переводе В. Мендрина, 1904 г, книга III, глава III, Проза—«Хамамацу-цюнагонъ-моногатари»,—«Оцикубо-моногатари»,—«Сумiiоси-моногатари»,—«Ямато-моногатари», стр. 63 – 66.

— — — — — — — — — — — — — —
–  63 –

Хамамацу-цюнагонъ-моногатари.

Хамамацу-цюнагонъ-моногатари представляетъ собою разсказъ объ одномъ японскомъ аристократе, который отправился въ Китай и тамъ вступилъ въ любовную связь съ императрицей. Онъ привезъ съ собою въ Японiю ребенка, плодъ этой любви. Авторъ этого

— — — — — — — — — — — — — —
–  64 –

произведенiя неизвестенъ; по времени оно принадлежитъ второй половине 10-го столетия.

Оцикубо-моногатари.

Оцикубо-моногатари также принадлежитъ второй половине десятаго столетия. Мабуци относитъ это произведенiе къ перiоду времени между 967 и 969 годами. Авторомъ его считается некiй Минамото-но-Ситагау, незначительный чиновникъ, но знаменитый ученый, который жилъ въ царствованiя трехъ микадо—Мураками, Рейдзей и Енъ-ю 1). Слово оцикубо значитъ—подземелье. Героиня, молодая девушка знатнаго рода, была заключена своей мачихой въ подземелье. Она находилась въ очень несчастномъ положенiи, пока ей при посредстве служанки не удалось свести знакомство съ однимъ знатнымъ юношей, который помогъ ей оттуда выбраться. Потомъ, разумеется, они поженились и зажили счастливо.

Сумiiоси-моногатари.

Въ Макура-но-соси упоминается сочиненiе подъ заглавiемъ Сумiiоси-моногатари. Литературная критика, однако, согласна въ томъ, что книга, известная въ настоящее время подъ этимъ названiемъ, представляетъ собою более позднюю подделку. По содержанiю своему, Cумiiocи-моногатари представляетъ собой разсказъ о злой мачихе (являющейся излюбленнымъ лицомъ фикцiи Дальняго Востока) и о техъ событiяхъ, которыя въ конце концовъ привели кь заслуженному ея наказанiю.

Ямато-моногатари.

Ямато-моногатари принадлежитъ неизвестному автору, хотя некоторые и приписываютъ его Сигехару, сыну Нарихира, героя Исе-моногатари, а другiе микадо Квадзанъ 2). Это произведенiе есть подражанiе Исе-моногатари, но стоитъ много ниже последняго; слогу его недостаетъ ясности и сжатости. Оно представляетъ собою собранiе разсказовъ, уснащенныхъ танка, по образцу предшествовавшихъ ему такого же рода произведенiй. Между отдельными разсказами нетъ никакой общей связи. Вотъ одинъ изъ наиболее известныхъ разсказовъ изъ всей серiи:
______________________________________________
1) 947–967 г.; 968–969 г.; 970–984 г.
2) 985–986 г.

— — — — — — — — — — — — — —
–  65 –

«Давнымъ давно въ провинцiи Цу жила одна девушка. За ней ухаживали два поклонника. Одинъ, по имени Мубара, жилъ въ той же самой провинцiи, другой же, котораго звали Цину, былъ изъ провинцiи Идзуми.
Оба эти юноши были одного возраста, а также были похожи другъ на друга лицомъ, фигурой и сложенiемъ.
Девушка думала выбрать того изъ нихъ, который любитъ ее больше, но и въ этомъ отношенiи она не могла найти между ними никакой разницы. Когда наступала ночь, они приходили къ ней оба вместе, а когда они подносили ей подарки, то и подарки оказывались одинаковыми, такъ что ни объ одномъ изъ нихъ нельзя было сказать, что онъ превзошелъ другого.
Девушка стала сильно терзаться въ душе. Если бы ихъ привязанность къ ней была обыкновеннаго рода, то она отказала бы имъ обоимъ. Но такъ какъ они въ теченiе целыхъ дней и месяцевъ являлись къ ея дверямъ и выказывали свою любовь самыми разнообразными способами, то вниманiе ихъ заставляло ее страдать. Оба они продолжали упорно приходить со своими схожими подарками, несмотря на то, что они не были принимаемы. Родители девушки сказали ей: «Жаль, что месяцъ за месяцемъ, годъ за годомъ проходятъ такимъ неприличнымъ образомъ. Утомительно выслушивать причитанiя этихъ людей, ни къ чему не ведущiя. Если ты выйдешь замужъ за одного изъ нихъ, то любовь другого угаснетъ». Девушка отвечала: «Я также думала объ этомъ, но одинаковость любви этихъ людей ставитъ меня въ затруднительное положенiе. Какъ мне быть?» Въ те дни люди жили въ шатрахъ на берегу pеки Икута. И вотъ родители призвали сюда обоихъ ухаживателей и сказали имъ: «Наша дочь находится въ очень затруднительномъ положенiи вследствiе одинаковости любви, проявляемой вами обоими. Но мы намерены сегодня такъ или иначе решить этотъ вопросъ. Одинъ изъ васъ чужеземецъ изъ далекаго места, другой, хотя и живетъ здесь, но перенесъ не мало безпокойства. Поведенiе каждаго изъ васъ вызываетъ нашу горячую симпатiю». Оба поклонника выслушали это съ почтительною радостью. «Теперь мы хотимъ предложить вамъ вотъ что»,—продолжали родители—«прицельтесь изъ вашихъ луковъ въ одну изъ водяныхъ птицъ, летающихъ надъ рекою. Мы отдадимъ свою дочь тому изъ васъ, кто поразитъ птицу».—«Превосходный планъ» —отвечали юноши. Но когда они выстрелили въ птицу, то оказалось, что одинъ попалъ ей въ голову, а другой около хвоста. Девушка совсемъ пришла въ отчаянiе и воскликнула:

— — — — — — — — — — — — — —
–  66 –

«Истомленная жизнью такою,
Свое тело я бросить хочу
Въ эти волны реки Икута,
Что въ провинцiи Цу протекаетъ,
Икута,—для меня звукъ пустой лишь одинъ» 1).

Съ этими словами она бросилась въ реку, которая протекала у шатровъ. Среди неистовыхъ криковъ родителей оба поклонника кинулись въ потокъ въ одно и то же время. Одинъ схватилъ ее за ногу, другой за руку, и оба они умерли вместе съ ней. Убитые горемъ родители выловили тело дочери и похоронили его съ плачемъ и слезами. Родители обоихъ ухаживателей также явились и сделали могилы по каждую сторону могилы девушки. Но когда подошло время похоронъ, то родители юноши изъ провинцiи Цу подняли споръ, говоря: «Что человекъ изъ этой же самой провинцiи долженъ быть похороненъ на этомъ месте,—это и справедливо и естественно. Но какъ можно допустить, чтобы чужеземецъ вторгался въ нашу землю?» Тогда родители юноши изъ Идзуми привезли на судахъ землю изъ той провинцiи и похоронили наконецъ своего сына. Могила девушки находится по средине, а могилы поклонниковъ по обеимъ сторонамъ ея, какъ это можно видеть и теперь».
Авторъ настоящей книги совершилъ однажды благочестивое паломничество къ этимъ могиламъ, которыя еще существуютъ неподалеку отъ Кобе, и былъ не мало удивленъ, найдя, что могилы представляютъ собою громадные курганы, навернo гробницы какихъ-нибудь более высокопоставленныхъ лицъ, чемъ герои вышеприведеннаго разсказа. Кроме того такъ называемыя могилы любовниковъ находятся въ разстоянiи целой мили по обе стороны могилы прекрасной девушки, ради которой они умерли. На одной изъ могилъ густо разрослась капуста, посаженная какимъ-нибудь непочтительнымъ, а вернее, незнающимъ японцемъ. Река Икута, должно быть, сильно изменилась со временъ этой исторiи; теперь въ ней такъ мало воды, что утонуть въ ней очень трудно.
______________

 

© Copyright: И.А.Шевченко, 2011
Свидетельство о публикации №111091500617 

Астонъ 1904 г, книга III, глава IV, стр. 66-76

И.А.Шевченко

Астонъ в переводе В. Мендрина, 1904 г, книга III, глава IV, Гендзи-моногатари.—Мурасаки-но-сикибу-ники, стр. 66 – 76.

— — — — — — — — — — — — — —
–  66 –

Г Л А В А IV.

Гендзи-моногатари.—Мурасаки-но-сикибу-ники.

Теперь мы подошли къ двумъ произведенiямъ, которыя, по общему мненiю, являются показателями высшей степени развитiя, котораго до-

— — — — — — — — — — — — — —
–  67 –

стигла классическая литература въ Японiи. Это Гендзи-моногатари 1) и Макура-но-соси. Авторы обоихъ ихъ были современниками, и оба они—женщины.
Настоящее имя создательницы Гендзи-моногатари не дошло до насъ. Она известна въ истоpiи подъ именемъ Мурасаки-но-сикибу. Критики не согласны между собою, почему эта писательница называется Мурасаки, что значитъ—фiолетовый, пурпуровый; да это и не важно. Сикибу, если только это слово имеетъ въ данномъ случае какое-нибудь значенiе, можетъ служить некоторымъ указанiемъ на то, что она находилась въ какихъ-то отношенiяхь къ департаменту церемонiй. Въ те времена было принято, что придворныя дамы присваивали себе воображаемыя оффицiальныя названiя, которыя не имели, конечно, никакого практическаго примененiя. Что касается именно этой писательницы, то это ея имя является, вероятно, намекомъ на то, что ея отецъ занималъ должность въ указанномъ департаменте.
Мурасаки-но-сикибу принадлежала къ младшей ветви большой фамилiи, или скорее, клана Фудзивара, который занималъ выдающееся положенie въ Янонiи въ теченiе многихъ столетiй и далъ не мало микадо, государственныхъ деятелей, литераторовъ и поэтовъ. Ея отецъ пользовался репутацiей ученаго, и другiе члены ея фамилiи были известными до некоторой степени поэтами. Мурасаки-но-сикибу съ ранняго возраста обнаружила любовь кь науке. Она была хорошо ознакомлена съ японской и китайской литературой, и ея отецъ часто высказываль желанiе, чтобы такiе таланты и эрудицiя не заглохли въ девушке. Выданная замужъ за одного изъ Фудзивара, oнa вскоре потеряла своего мужа, и тогда, повидимому, привязалась къ императрице Акико, также изъ рода Фудзивара и большой поклоннице науки. Этимъ объясняется ея близкое знакомство съ церемонiями и установленiями Кiотоскаго двора. Ея произведенiя носятъ на себе неопровержимый отпечатокь того, что она вращалась въ наилучшемъ кругу своего времени и страны.
Предполагаютъ, что Гендзи-моногатари закончено въ 1004 году по P. X., но дата эта спорная, и можетъ быть, что оно написано несколькими годами ранее. Преданiе связываетъ созданiе этого произведенiя съ храмомъ Исiяма, на южномъ конце озера Бива, въ томъ
_____________________________
1) Есть англiйcкiй переводъ первыхъ 17 книгъ (изъ 54), сделанный К. Суемацу. Хотя это и почтенный трудъ, но онъ не вполне удовлетворителенъ. Переводчикъ не имелъ передъ собою комментарiевъ Мотоори, а изданiе Когецусiо ненадежно.

— — — — — — — — — — — — — —
–  68 –

месте, где изъ него вытекаетъ река Удзи-гава. Говорятъ, что въ этомъ прелестномъ месте жила Мурасаки-но-сикибу, удалившись оть придворной жизни, и отдавшись на последокъ дней своихъ литературе и религiи. Есть, однако, скептики, и въ числе ихъ Мотоори, которые отказываются верить этому, доказывая, что это не согласуется съ установленными фактами. Съ другой стороны, въ монастыре показываютъ даже комнату, въ которой было написано Гендзи-моногатари, а также и кусокъ туши, которую употребляла Мурасаки-но-сикибу, и буддiйскую сутру, переписанную ея рукой. Если все это и не въ состоянiи убедить критика, то оно во всякомъ случае вполне достаточно, чтобы поселить убежденiе въ истинности такого факта въ умахъ обыкновенныхъ посетителей храма.

Гендзи-моногатари — романъ. Конечно, нетъ ничего удивительнаго въ томъ, что какая-нибудь женщина можетъ создатъ романъ. Но Мурасаки-но-сикибу не только просто написала удачный романъ,—она сделала больше. Подобно Фильдингу въ Англiи она является создателемъ японскаго романа, прозаическаго эпоса реальной жизни, какъ иначе называютъ его. По качеству своего генiя она, однако, более походитъ на Ричардсона, великаго современника Фильдинга. До нея имелись только короткiе разсказы романтическаго характера, не имевшiе никакого отношенiя къ действительности повседневной жизни. Гендзи-моногатари реаленъ въ лучшемъ смысле этого слова. Въ немъ мы видимъ мужчинъ и женщинъ, особенно женщинъ, обрисованныхъ такъ, какъ они являются въ своей повседневной жизни и окружающей ихъ обстановке, съ ихъ чувствами, страстями, ошибками и слабостями. Авторъ вовсе не старается поразить или привести въ ужасъ своихъ читателей и чувствуетъ отвращенiе ко всему сенсацiонному, неестественному, чудовищному и невероятному. Герой въ роде Таметомо, котораго описываетъ романистъ 19-го столетiя Бакинъ, и который имеетъ по два зрачка въ каждомъ глазу и одну руку короче другой, который, упавъ однажды съ утеса, высотою въ несколько тысячъ футовъ, тотчасъ же подымается и идетъ несколько миль домой, какъ ни въ чемъ не бывало,—такой герой былъ бы въ ея глазахъ не менее смешнымъ, чемъ въ нашихъ. Въ Гендзи-моногатари имеется немного драматическихъ положенiй, и тотъ незначительный элементъ чудеснаго и сверхестественнаго, который можно найти въ немъ, могъ вполне быть принятъ на веру современными читателями. Весь разсказъ течетъ свободно отъ одной до другой сцены реальной жизни и даетъ намъ такiя разнообразныя и детальныя изо-

— — — — — — — — — — — — — —
–  69 –

браженiя жизни и общества въ Кiото, какихъ мы не имеемъ ни въ какой иной стране того же перiода времени.
Герой романа — сынъ микадо и его любимой наложницы, которую другiя наложницы постоянно преследуютъ разными мелочами, завидуя оказываемому ей предпочтенiю. Она принимаетъ это такъ близко къ сердцу, что заболеваетъ и умираетъ. О ея смерти разсказывается съ большимъ пафосомъ. Ея сынъ, Гендзи, выростаетъ и делается красивымъ, благовоспитаннымъ юношею, очень воспрiимчиваго характера.
Его истоpiя есть главнымъ образомъ повествованiе о его многочисленныхъ любовныхъ похожденiяхъ и о его последней связи съ Mурасаки, героиней, достойной его во вcеxъ отношенiяхъ. Повествованiе продолжается до его смерти, въ возрасте 51 года. Последнiя 10 книгъ, которыя разсказываютъ главнымъ образомъ объ одномъ изъ сыновей Гендзи, разсматриваются некоторыми, какъ отдельное произведенiе.
Стиль Гендзи-моногатари названъ разукрашеннымъ. Писатель, который применилъ этотъ эпитетъ, вероятно, имелъ въ виду выраженiя почтительности и вежливости, которыми уснащены многiя места. Но въ этомъ отношенiи автора можно извинить. Гендзи-моногатари представляетъ собою романъ изъ аристократической жизни. Большинство действующихъ лицъ романа суть особы высшаго круга, и при изображенiи ихъ речей и действiй необходимъ изысканно вежливый языкъ. По японски было бы шокирующимъ сказать просто: микадо завтракаетъ; вместо этого надо сказать: онъ августейше соизволяетъ принять утреннiя яства, и т. д… Европейскiй читатель находитъ такую манеру выражаться раздражающей и утомительной, но скоро онъ привыкаетъ къ ней. Правду сказать, такой языкъ находится въ полномъ согласiи съ установленными церемонiями, внушительными, но стеснительными обрядностями и многими иными явленiями искусственной до известной степени жизни японскаго двора того времени. Независимо отъ вышеуказаннаго стиль Гендзи-моногатари не более разукрашенъ, чемъ, напримеръ, стиль Робинзона Крузо, и гораздо менее, чемъ стиль многихъ японскихъ сочиненiй позднейшаго времени. Онъ свободен отъ изобилiя синонимически описующихъ прилагательныxъ и отъ излишества метафоръ, что мы обыкновенно соединяемъ съ понятiемъ разукрашеннаго, или цветистаго стиля. Некоторые делали упреки, что стилю Гендзи-моногатари недостаетъ краткости. Можно согласиться, что его длинныя запутанныя предложенiя очень не походятъ на точную прямую конструкцiю Исе-моногатари. Но, какъ замечаетъ Мотоори, кратко конструированный

— — — — — — — — — — — — — —
–  70 –

стиль также можетъ быть плохимъ, а съ другой стороны длинные, полные подробностей перiоды могутъ наилучше соответствовать содержанiю. Полнота стиля Гендзи-моногатари вовсе не является растянутостью. Внимательное изследованiе показываетъ, что при всемъ изобилiи подробностей въ немъ нетъ ничего лишняго. Это своя особая манера писанiя, и она очень существенна по отношенiю къ тому эффекту, къ которому стремится писательница.
По существу Гендзи-моногатари не очень трудное для пониманiя произведенiе, и несомненно современники автора понимали его очень хорошо. Но съ техъ поръ языкъ, установленiя и обычаи изменились въ Японiи такъ сильно, что смыслъ его является темнымъ не только для европейскихъ изследователей, но и для самихъ японцевъ. Къ нему накопилась масса комментарiевъ разныхъ японскихъ издателей, и ихъ толкованiя зачастую такъ запутаны и неточны, что Мотоори счелъ необходимымъ посвятить ихъ разъясненiю целый критическiй трудъ въ девяти томахъ, состоящiй по большей части изъ исправленiй ошибокъ его предшественниковъ. 1)
Громадность объема Гендзи-моногатари будетъ всегда другимъ препятствiемъ для его справедливой oценки европейскими читателями. Онъ состоитъ изъ 54 книгъ, которыя въ общепринятомъ, но далеко не удовлетворительномъ изданiи Кoгeцycio обнимаютъ 4234 страницы. Одно только генеалогическое древо фигурирующихъ въ романе лицъ, обнимая собою несколькихъ микадо, массу принцевъ, принцессъ и императорскихъ супругъ съ целой толпою придворныхъ, занимаетъ целыхъ 80 страницъ.
Японскiе критики утверждаютъ, что Гендзи-моногатари стоитъ выше всехъ подобныхъ произведенiй китайской литературы и даже заслуживаетъ быть поставленнымъ на ряду съ образцовыми произведенiями европейской литературы этого рода. Никто, однако, за исключенiемъ ярыхъ японофиловъ (а такiе типы существуютъ) не зайдетъ такъ далеко, чтобы поставить Мурасаки-но-сикибу въ рядъ съ Фильдингомъ, Тэккереемъ, Викторомъ Гюго, Дюма и Сервантесомъ, а съ другой стороны несправедливо отозваться о ней, какъ то сделалъ Жоржъ Буске, къ приговору котораго присоединился и Чэмберленъ, какъ о «cette ennuyeuse Scudery japonaise». Въ Гендзи-моногатари есть пафосъ, юморъ, достаточно чувства, тонкое наблюденiе людей и обычаевъ, верная оценка красотъ природы и совершенно свободное, во всей его полности, владенiе японскимъ языкомъ, который подъ кистью автора достигъ высшей сте-
_____________________________________________________
1) Тама но огуси; трудъ этотъ остался неоконченнымъ за смертью автора.

— — — — — — — — — — — — — —
–  71 –

пени превосходства. Мурасаки-но-сикибу никогда не доходитъ до мелодра¬матичности; она часто вводитъ множество побочныхъ обстоятельствъ, но лишь редко бываетъ скучна. Несмотря на всю свою ученость, она ненавидела педантичность и безукоризненность слога, этотъ бичъ многихъ современныхъ японскихъ романистовъ.
Намъ незачемъ здесь заниматься разсмотренiемъ мненiй некоторыхъ японскихъ писателей, что Гендзи-моногатори написанъ съ темъ, чтобы вкоренить буддiйскiя доктрины, или замечанiй другихъ, что онъ имелъ целью проповедь конфуцiанской морали. Намъ незачемъ заниматься предположенiемъ, что это романъ, заключающий въ себе известную загадку, и что его действующiя лица должны быть отождествлены съ такими-то действительно жившими во время его написанiя людьми. Какъ справедливо замечаетъ Мотоори, все такiя предположенiя указываютъ на полное непониманiе настоящей цели созданiя романовъ, которая заключается въ томъ, чтобы вызвать въ насъ известныя чувства, а вместе съ темъ заинтересовать и доставить забаву картиннымъ изображенiемъ реальной жизни.
Другой пунктъ, на который упираютъ японскiе критики,—это моральная сторона Гендзи-моногатори. Одни осуждаютъ ее, какъ она и заслуживаетъ того, тогда какъ другiе силятся защитить то, что даже съ японской точки зренiя не защитимо. Правду сказать, нравственная распущенность, рисуемая этимъ романомъ, явленiе прискорбное, но въ yтешенie можно сказать, что она является достоянiемъ того времени и той страны, въ которыхъ жила писательница, и, что, какъ признано, частная ея жизнь не запятнана ничемъ подобнымъ. Что касается грубой скабрезности, то ея решительно нетъ въ Гендзи-моногатари, какъ и вообще въ литературныхъ памятникахъ этого перiода. Языкъ почти неизменно приличенъ и даже утонченно деликатенъ, и врядъ-ли где можно найти фразу, расчитанную на то, чтобы вызвать краску смущенiя на лице молодой девушки.
Трудно путемъ цитаты дать настоящее представленiе объ этомъ произведенiи. Нижеприведенный отрывокъ можетъ служить этой цели съ такимъ же успехомъ, какъ и любой другой. Авторъ настоящаго труда признается, что сказавшаяся именно въ этомъ, пожалуй, больше, чемъ въ какомъ-нибудь иномъ произведенiи японской литературы, пропасть, отделяющая по строю мысли, чувствамъ и языку насъ отъ Дальняго Востока, является неодолимымъ препятствiемъ, чтобы сообщить переводу несомненныя прелести подлинника.

— — — — — — — — — — — — — —
–  72 –

Гендзи, въ возрасте шестнадцати летъ, разсуждаетъ съ однимъ изъ своихъ прiятелей о женскомъ характере.
«Былъ вечеръ дождливаго перiода года. Снаружи заунывно лилъ дождь, и никто не показывался даже во дворце. Въ помещенiи Гендзи ощущалось необыкновенное безмолвiе. Самъ Гендзи читалъ при свете лампадки, какъ вдругъ ему пришло въ голову достать изъ шкафа, который находился возле него, несколько писемъ, написанныхъ на бумаге разныхъ цветовъ. Цюдзiо (его прiятель) хотелъ очень взглянуть на эти письма. «Здесь есть некоторыя такого рода, что я могу показать ихъ вамъ»—сказалъ Гендзи,— «Но здесь есть и другiя, не совсемъ отделанныя.» Эти последнiя онъ отказался показать. «О! Но какъ разъ именно эти, писанныя безъ условной сдержанности и изложенныя трогательнымъ языкомъ, мне и нравятся. Банальныя письма не интересны для меня. Я хотелъ бы видеть те письма, по которымъ можно сделать заключенiе объ обстоятельствахъ, въ которыхъ находится пишущiй. Если они написаны подъ внушенiемъ стремительнаго порыва ревности, или написаны въ вечернiй часъ, когда становишься жертвой страстныxъ мечтанiй, тоски и тому подобнаго,—тогда они заслуживаютъ того, чтобы ихъ читать».
Было бы невероятнымъ, чтобы то, что требуетъ строжайшаго секрета, оставлялось лежать въ простомъ шкафу; такiя письма были бы старательно припрятаны. Эти же письма, должно быть, были не особенно интимнаго характера. Поэтому Гендзи, настоятельно упрашиваемый своимъ прiятелемъ, позволилъ ему прочесть изъ нихъ некоторыя места. «Какое разнообразiе!» —воскликнулъ Цюдзiо и началъ угадывать авторовъ. «Это отъ такой-то. Неправда ли? Это вотъ oтъ такой?» — спрашивалъ онъ. Иногда онъ угадывалъ, но если даже и ошибался, его выводы и догадки всетаки очень забавляли Гендзи. Но самъ Гендзи говорилъ мало и хранилъ сдержанность, отделываясь отъ своего прiятеля уклончивыми ответами. «У васъ должна быть собственная коллекцiя»—сказалъ Гендзи,—«Не покажете ли вы мне кое что изъ нея? Въ такомъ случае мой шкафъ более приветливо раскрылъ бы свои двери»—сказалъ Гендзи. «Я убежденъ, что ни одно изъ моихъ писемъ не заслуживаетъ того, чтобы вамъ стоило брать на себя трудъ читать ихъ» — отвечалъ Цюдзiо. «Я наконецъ открылъ»,—продолжалъ онъ (ему было 16 летъ),— «какъ трудно найти женщину, о которой можно было бы сказать: «Вотъ она единственная. Въ ней нельзя найти никакиxъ недостатковъ». Есть множество такихъ, которыхъ можно считать довольно сносными,—девушки съ поверхностными чувствами, но съ

— — — — — — — — — — — — — —
–  73 –

бойкимъ перомъ, способныя дать умный ответъ 1) при случае. Но какъ трудно выбрать ту, о которой можно сказать, что она остановила на себе ваше вниманiе. Часто оне не имеютъ ни малейшаго представленiя о какихъ-нибудь иныхъ познанiяхъ за исключенiемъ техъ,
которыми обладаютъ сами, и оне порицаютъ ихъ въ другихъ самымъ возмутительнымъ образомъ. Некоторыя опять набалованы своими родителями, которые решительно не отпускаютъ ихъ оть себя. Такiя девушки, пока оне остаются за решеткой, которая отделяетъ ихъ отъ ихъ будущаго, могутъ несомненно произвести впечатленiе на сердце мужчинъ, которые имели мало случаевъ узнать ихъ въ действительности. Оне могутъ быть юны, привлекательны, сдержанныхъ манеръ и, пока оне не подвергаются внешнимъ треволненiямъ, оне естественно, путемъ постояннаго подражанiя другимъ, доходятъ до известнаго искусства въ суетныхъ забавахъ. Ихъ друзья прикроютъ ихъ недостатки и представятъ въ лучшемъ свете ихъ хорошiя качества. Какъ можетъ кто-нибудь, не имея доказательствъ, осудитъ ихъ въ своихъ мысляхъ и сказать: «Нетъ, это не такъ». А между темъ, если мы будемъ верить всему, что говорится о нихъ, то мы наверно найдемъ при дальнейшемъ знакомстве съ ними, что оне падаютъ въ нашемъ мненiи». Здесь Цюдзiо остановился, устыдившись своей горячности, съ которою онъ говорилъ это. Гендзи, думая кое о чемъ въ такомъ же роде, хотя и не точно о такомъ, известномъ ему изъ его собственнаго опыта, улыбнулся и сказалъ: «Но всетаки все оне имеютъ же что-нибудь и хорошее?»— «Совершенно верно»,—ответилъ Цюдзiо,— «если бы оне не имели ничего, то кто бы могъ прельститься ими? Изъ техъ крайне жалкихъ созданiй, на которыхъ не стоитъ останавливать вниманiя, и изъ высшаго круга женщинъ, предъ образованiемъ которыхъ мы испытываемъ безграничное удивленiе, одинаково небольшое число. Занимающiя по рожденiю высокое положенiе въ обществе служатъ предметомъ потворства своихъ друзей и ихъ недостатки скрываются, такъ что по внешнему виду оне, конечно, превосходятъ всехъ. Въ среднемъ классе гораздо больше свободы выраженiя личныхъ чувствъ, и такимъ образомъ есть средство сделать различiе между ними. Что же касается самаго низшаго класса ихъ, то оне совершенно не заслуживаютъ нашего вниманiя.
Здесь къ Гендзи и Цюдзiо присоединились два другихъ ихъ пpiятеля. Беседа затянулась надолго; разсуждали о разныхъ типахъ жен-
___________________
1) Вероятно здесь разумеются поэтическiе ответы въ форме стихотворенiй въ 31 слогъ.

— — — — — — — — — — — — — —
–  74 –

щины, иллюстрируя разсужденiя примерами, взятыми изъ собственнаго опыта собеседниковъ.
Этотъ отрывокъ, известный подъ именемъ Сина-садаме, т. е. критика женщинъ, очень пленяетъ японцевъ. Онъ разсматривается некоторыми критиками, какъ ядро всего произведенiя, главная идея котораго — дать читателю картину разныхъ женскихъ типовъ.
Гендзи, который удалился въ одинъ монастырь, чтобы заговорить себя отъ лихорадки, узнаетъ, что въ соседнемъ монастыре живетъ со своей бабушкой, монахиней, одна молодая девушка, которой впоследствии суждено было приковать къ себе его праздное вниманiе и сердце.
«Въ это время года дни были долги и время тянулось медленно. И вотъ подъ покровомъ густого вечерняго тумана Гендзи приблизился къ низкой изгороди, о которой ему говорили. Здесь онъ отослалъ всю свою свиту, оставивъ при себе только Коремицу. Взглянувъ черезъ ограду, онъ могъ видеть прямо передъ собою западный фасадъ дома, въ которомъ была монахиня, молившаяся передъ домашнимъ изображенiемъ Будды. Она подняла висячую ширму и сделала приношенiе изъ цветовъ. Затемъ, поместившись у средней колонны, она положила на подставку сутру и начала читать; въ голосе ея слышалось много страданiй. Эта монахиня казалась незаурядной личностью. Она была сорока съ небольшимъ летъ на видъ, хорошо сложена и имела осанку знатной женщины. Она была тонка, но лицо ея было одутловато отъ болезни. Глядя на нее, Гендзи былъ пораженъ красотою ея волосъ, которыя, казалось, скорее, выиграли отъ того, что были обрезаны 1). Ей прислуживали две красивыхъ взрослыхъ женщины. Тамъ было и несколько детей, игравшихъ въ комнате и на дворе. Изъ нихъ одна девочка, которой, пожалуй, можно было дать летъ десять, была одета въ несовсемъ новое белое шелковое платье съ желтой каймой. Она совершенно не походила на служанокъ и на остальныхъ детей, и ея красота обещала ей, повидимому, будущность. Ея волосы были разметаны волнами, подобно распущенному вееру, и глаза были красны отъ плача. Монахиня взглянула на нее, когда она очутилась подле, и спросила: «Въ чемъ дело? Ты поссорилась съ кемъ-нибудь изъ детей?» Когда Гендзи посмотрелъ на нихъ, то ему бросилось въ глаза сходство между ними обеими, и онъ подумать, что девочка, вероятно, дочь монахини. «Инуки выпустилъ моего воробья, котораго я посадила подъ кор-
_______________________
1) Въ то время монахи не брили головы, а только коротко обрезывали волосы.

— — — — — — — — — — — — — —
–  75 –

зину», горестно отвечала дквочка. Тогда служанка воскликнула: «Онъ постоянно совершаетъ необдуманные поступки и обижаетъ бедную девочку; а все потому, что его не бранятъ достаточно. Меня удивляетъ, куда бы могъ деваться воробей. Онъ сталъ делаться такимь милымъ! А, теперь я боюсь, что его схватили вороны». Съ этими словами она вышла.
Волосы этой женщины были распущены и очень длинны. Онa была прiятной наружности. Другiе называли ее нянькой Сiонагонъ и, повидимому, она ходила за этимъ ребенкомъ. «Подойди сюда! Будь хорошей девочкой, и оставь эти пустяки»,—сказала монахиня девочке.— «Ты забываешь, что не сегодня-завтра я умру, а ты не можешь думать ни о чемъ иномъ, кроме твоего воробья. Разве я не говорила тебе часто, что это грехъ (держать птицъ въ клетке). Ты меня сильно огорчаешь. Подойди же сюда, дитя».
Девочка подвинулась впередъ съ печальнымъ выраженiемь, и туманъ налегъ надъ ея бровями. Очертанiя ея лба, съ котораго волосы были по детски зачесаны назадъ, и самые волосы были въ высшей степени прелестны.
«Какая очаровательная девушка выйдетъ изъ нея, когда она выростетъ»—подумалъ Гендзи, и его глаза съ интересомъ остановились на ней. Она чрезвычайно походила на ту, которой прежде отдано было все его сердце, и при этомъ воспоминанiи слезы хлынули изъ его глазъ.
Гладя девочку по голове, монахиня заговорила: «Какiе прекрасные волосы! хотя ты и считаешь, что причесывать ихъ такъ утомительно. Другiя девочки твоего возраста совсемъ не похожи на тебя. Когда твоя покойная мать, въ возрасте 12 летъ выходила замужъ, у нея было необыкновенно много здраваго смысла. Но теперь, когда ты
потеряешь меня, что будетъ съ тобою?» И она залилась слезами. При виде этого Гендзи почувствовалъ къ ней невыразимое сожаленiе. Девочка взглянула на монахиню своими детскими глазами и съ печальнымъ видомъ низко склонила свою голову, такъ что ея волосы свободно упали впередъ, блеснувъ при этомъ необычайно красиво.

«Hетъ такого неба, что бы высушить могло
Слезъ моихъ росу, когда я покидаю
Нежную траву, которая не знаетъ
Где найдетъ пpiютъ ceбе,
Когда часъ зрелости настанетъ».

Такъ говорила монахиня. «Верно,»—сказала другая служанка (не нянька девочки) и со слезами отвечала ей:

— — — — — — — — — — — — — —
–  76 –

«Доколе первые ростки травы
Нe будутъ знать, чего имъ ждать,
Когда часъ зрелости настанетъ,
Какъ можно думать, чтобъ роса
Дотоле высохнуть могла!»

Этотъ очеркъ можетъ быть законченъ следующимъ стихотворенiемъ, въ которомъ Мотоори, будучи уже въ немолодыхъ годахъ, выражаетъ намеренiе вернуться, если время позволитъ, къ изученiю Гендзи-моногатари:

«Я ихъ такъ горячо полюбилъ,
что опять бы хотелъ я пpiйти посмотреть
На весенней равнине фiалки,
Которыxъ собрать я не могъ,—
Однако жъ сегодня ихъ рвать мне нельзя».

Мурасаки-но-сикибу написала еще дневникъ, который называется Мурасаки-но-сикибу-ники и который дошелъ до насъ. Онъ не безъ достоинства, но его слава совершенно меркнетъ передъ славой ея большаго произведенiя.

________________

 

© Copyright: И.А.Шевченко, 2011
Свидетельство о публикации №111091805170 
Астонъ 1904 г, книга III, глава V, стр. 76 — 78

И.А.Шевченко

Астонъ в переводе В. Мендрина, 1904 г, книга III, глава V, Макура-но-соси, Четыре времени года, стр. 76 – 78.

— — — — — — — — — — — — — —
–  76 –

Г Л А В А  V.

М а к у р а – н о – с о с и.

На ряду съ Гендзи-моногатари японцы ставятъ Макура-но-соси, какъ произведенiе  равное ему по достоинствамъ, хотя и не похожее по своей форме и характеру. Въ дословномъ переводе Макура-но-соси значитъ п о д у ш е ч н ы е  о ч е р к и. Это произведенiе  вышло изъ-подъ пера Сей-сiонагонъ, бывшей, подобно Мурасаки-но-сикибу, дамой высшаго кpyгa. Ея отецъ, поэтъ, пользовавшiйся некоторой известностью, велъ свое происхожденiе отъ того принца, который составилъ Нихонги. Благодаря своей учености и талантамъ Сей-сiонагонъ была назначена статсъ-дамой къ императрице. После смерти императрицы въ 1 000 году, она удалилась отъ светской жизни; некоторые говорятъ, что она уединилась въ монастырь и до конца своей жизни пользовалась милостями микадо Ициго; другiе же, наоборотъ, говорятъ, что положенiе ея было бедственное и жалкое.
Названiе сочиненiя, Макура-но-соси, по объясненiю некоторыхъ означаетъ то, что она хранила рукопись подъ подушкой и записывала свои мысли и наблюденiя вечеромъ передъ отходомъ ко сну и утромъ,

— — — — — — — — — — — — — —
–  77 –

когда вставала съ постели. Но гораздо вероятнее, что въ этомъ заглавiи кроется намекъ на то, что она сама разсказываетъ въ своемъ послесловiи: «Становится слишкомъ темно для того, чтобы писать, и моя кисть истерлась. Я хочу довести эти очерки до конца. Они являются разсказомъ о томъ, что я видела своими глазами и перечувствовала въ своей душе, написаннымъ не для того, чтобы другiе могли читать ихъ, но составленнымъ для того, чтобы служить мне утешенiемъ при моей уединенной домашней жизни. Когда я подумаю о томъ, какъ я старалась держать ихъ въ секрете, сознавая пошлость и преувеличенность вырвавшихся у меня некоторыхъ заметокъ, у меня невольно льются слезы.
Однажды, когда я находилась у императрицы, она показала мне запасъ бумаги, который принесъ ей министръ двора. «Что бы такое написать на ней?»—спросила ея величество, — «Микадо повелелъ написать на своей бумаге то, что они называютъ исторiей».— «Она отлично пригодна для подушекъ» — отвечала я.— «Въ такомъ случае возьмите ее» — сказала императрица. И вотъ я постаралась использовать этотъ громадный запасъ, записывая странныя дела всякаго рода безъ всякой между ними связи или последовательности».
Макура-но-соси является первымъ образчикомъ того стиля, который впоследствiи прiобрелъ въ Япoнiи популярность, подъ именемъ дзуйхицу, что значитъ буквально: следованie за кистью. Въ этомъ стиле нетъ никакой системы; подъ влиянiемъ минуты авторъ заноситъ на бумагу все, что приходитъ ему въ голову. Разсказы, описательныя перечисленiя ужасныхъ, несообразныxъ, отвратительныxъ и скучныxъ явленiй и предметовъ, перечни цветовъ, горъ, рекъ, очерки изъ общественной и частной жизни, мысли, навеянныя созерцанiемъ природы и многое другое,—все это составляетъ farrago libelli автора.
Въ противоположность Мурасаки-но-сикибу, уходящей въ те лица, которыя она описываетъ, личность Сей-сiонaгoнъ резко выступаетъ во всемъ, что ею написано. Всегда она выступаетъ передъ читателемъ въ облике умной, несколько циничной, светской женщины. Ея вкусы и пристрастiя выставляются съ значительной подробностью, но она не стесняется отмечать въ своихъ очеркаxъ всякую подходящую цитату или острый ответъ, который она могла бы сделать въ каждомъ данномъ случае. Позднейшiе писатели не стараются выгородить ее отъ личнаго участiя въ любовныхъ интригахъ, которыя были такимъ выдающимся явленiемъ въ жизни высшихъ классовъ въ Кiото того времени. Изъ ея

— — — — — — — — — — — — — —
–  78 –

сочиненiй не трудно сделать тотъ выводъ, что ей, какъ говоритъ Cowley, не чужды были

”The politic arts
То take and keep men’s hearts:
The letters, embassies and spies.
The frowns, and smiles, and flatteries,
The quаrrеls, tears and perjuries,
Numberless, nameless mysteries“.

Нижеприведенные отрывки могутъ дать некоторое представленiе о характере всего произведенiя. Четыре времени года являются темой его вступительной главы.

Четыре времени года.

«Весной я люблю наблюдать, какъ постепенно увеличивается повсюду разсветъ, пока слабый розовый цветъ не покроетъ гребни горъ, между темъ какъ вверху расплываются нежныя очертанiя пурпуроваго облака.
Летомъ я люблю ночь, не только тогда, когда сiяетъ луна, но и въ глубокую тьму, когда светляки перекрещиваютъ другъ съ другомъ свои пути въ полете, а также, когда идетъ дождь.
Осенью глубже всего трогаетъ меня красота вечера, когда я наблюдаю воронъ, отыскивающихъ свои насесты, по две, по три и по четыре, между темъ, какъ заходящее солнце пышно посылаетъ свои лучи, приближаясь къ кольцу горъ. Еще пpiятнеe смотреть на пролетающiя вереницы дикихъ гусей, которые издали кажутся необыкновенно маленькими. А когда солнце совсемъ уже зайдетъ, какъ трогательны для сердца стрекотанье насекомыхъ и вздохи ветра.
Зимою—какая невыразимая красота cнегa! Но я люблю также ослепительную белизну утренняго инея и сильный холодъ даже и въ другое время. Тогда очень кстати принести поскорее углей и развести огонь; и пусть не убеждаетъ насъ прiятная теплота полудня позволить горячимъ углямъ въ жаровне обратиться въ белую кучу холоднаго пепла».

 

© Copyright: И.А.Шевченко, 2011
Свидетельство о публикации №111091808570 
Астонъ 1904 г, книга III, глава V, стр. 78 — 80

И.А.Шевченко

Астонъ в переводе В. Мендрина, 1904 г, книга III, глава V, Заклинатель, Визитъ императрицы придворному, стр. 78 – 80.

— — — — — — — — — — — — — —
–  78 –

Заклинатель.

«Какая жалость сделать жрецомъ ребенка, котораго любишь! Жрецы должны ложиться спать после жалкой постной пищи, и ихъ порицаютъ, если они въ молодости позволятъ себе такъ много, какъ бросить робкiй взглядъ въ места, где есть пленительныя девы.

— — — — — — — — — — — — — —
–  79 –

Особенно же трудна жизнь жреца-заклинателя. Сколько ужасныxъ испытанiй долженъ онъ перенести при своихъ паломничествахъ въ Митаке, Кумано и другiе святые монастыри! Даже, когда онъ прiобрететъ славу изливающаго благодать и за нимъ посылаютъ во всехъ случаяхъ, эта самая слава служитъ ему помехой для отдыха. Какъ тяжелъ долженъ быть трудъ изгнанiя злого духа изъ больного человека, который находится на излеченiи у заклинателя! Если только онъ чуточку вздремнетъ отъ полнаго истощенiя, ему тотчасъ же делаютъ выговоръ и говорятъ, что онъ только и делаетъ, что спитъ!»
Заклинатели, вообще, пользуются большимъ сочувствiемъ писательницы; въ другомъ месте она говоритъ:
«Когда отъ заклинателя требуютъ, чтобы онъ изгналъ злого духа, онъ принимаетъ тогда соответствующiй видъ и распределяетъ свои жезлы и колокольчики между теми, кто присутствуетъ при заклинанiяхъ. Затемъ онъ начинаетъ гудеть свои молитвословiя, распевая ихъ такимъ тономъ, какъ поютъ цикады. Но предположимъ, что на демона это не действуетъ, и что заклинанiя не приводятъ ни къ чему. Bсe домочадцы, которые принимали участiе въ моленiи, начинаютъ удивляться. Еще и еще продолжаетъ онъ часъ за часомъ, пока окончательно не выбьется изъ силъ. Наконецъ онъ видитъ, что это безполезно. Тогда онъ позволяетъ имъ прекратить моленiя и отбираетъ назадъ жезлы и колокольчики, сознаваясь въ своемъ безсилiи. Какъ теребитъ онъ свои волосы и чешетъ въ затылке, когда, зевая ложится спать!»

Визитъ императрицы придворному.

«Когда императрица делала визитъ министру Наримаса, ея карета проследовала черезъ широкiя, восточныя ворота въ четыре колонны. Ея статсъ-дамы предпочли, однако, направить свои кареты черезъ северныя ворота, где не было стражи. Некоторыя изъ дамъ, не сделавшiя себе прически, думали про себя съ некоторымъ пренебреженiемъ: «Мы подъедемъ къ самой двери, такъ что намъ нечего быть особенно щепетильными». Но крытыя пальмовыми листьями кареты крепко завязли въ узкихъ воротахь, и не было никакой возможности въехать. Тогда были проложены обычныя дорожки изъ цыновокъ, и намъ было предложено выйти къ немалой нашей досаде и негодованiю. Но не было другого исхода. Было возмутительно видеть придворныхъ и слугъ, собравшихся въ кордегардiи и глазевшиxъ на насъ, когда мы проходили мимо нихъ. Когда мы явились къ ея величеству и разсказали, что съ нами случи-

— — — — — — — — — — — — — —
–  80 –

лось, она посмеялась надъ нами и сказала: «Теперь paзве на васъ никто не смотритъ? Какъ вы можете быть такими неряшливыми!» — «Да»,— отвечала я,— «но здесь все привыкли къ намъ и были бы очень удивлены, если бы мы стали заботиться особенно о своей внешности. Разве возможно подумать только, что такой большой домъ имеетъ настолько узкiя ворота, что карета не можетъ проехать! Я хорошенько посмеюсь надъ министромъ, когда увижу его.»
Какъ разъ, вскоре после этого Наримаса пришелъ, принося императрице плитку для туши и письменныя принадлежности. «Это очень нехорошо,»—сказала я.— «Какъ можете вы жить въ доме съ такими узкими воротами?» На это онъ съ улыбкой отвечалъ, что его домъ какъ-разъ соответствуетъ его положенiю. «Однако,»—сказала я, — «я слышала объ одномъ человеке, который заставилъ свои ворота сделать слишкомъ широкими для своихъ личныхъ надобностей.» «Конечно,—сказалъ министръ съ удивленiемъ, —«вашъ намекъ относится къ У Тейкоку 1). Кто бы подумалъ, что кроме почтеннаго магистра наукъ еще кто-нибудь могъ знать объ этомъ? Я самъ иногда блуждалъ по дорожкамъ ученiя и вполне понимаю вашъ намекъ».—«Но ваши дорожки не особенно искусны: это была премилая суматоха, когда мы были вынуждены бродить по вашимъ цыновочнымъ дорожкамъ». — «Я боюсь, что это причинило вамъ непрiятность» — возразилъ онъ. «А къ тому же еще шелъ дождь. Но мне надо къ императрице». Съ этими словами онъ ушелъ.
«Чемъ это такъ былъ сконфуженъ Наримаса?»—спросила меня потомъ императрица. «О, пустяки!» —отвечала я,— «я только разсказала ему о нашемъ непрiятномъ приключенiи въ его воротахъ».
_________________
1) У Тейкоку — китайскiй сановникъ, упоминаемый въ одной китайской истоpiи. У отца его разрушились ворота, и когда ихъ вновь выстроили, oнъ приказалъ выстроить ихъ пошире, говоря, что, хотя ему, какъ мелкому чиновнику, и не подобаютъ такiя большiя ворота, но такъ какъ онъ добродетельный человекъ, то среди его потомковъ навернo окажется достаточно знатный человекъ, чтобы иметь карету, требующую широких воротъ. (Японскiй словарь Oцiаи: Котоба но идзуми).—Делая этотъ злостный намекъ, Сей-сiонагонъ поражаетъ Наримаса своей ученостью и начитанностью въ китайской литературе.

 

© Copyright: И.А.Шевченко, 2011
Свидетельство о публикации №111092000408 

 

Астонъ 1904 г, книга III, глава V, стр. 80 — 87

И.А.Шевченко

Астонъ в переводе В. Мендрина, 1904 г, книга III, глава V, Д о м а ш н я я  с ц е н а  в о  д в о р ц е  м и к а д о, Нападенiе собаки Окинамаро на кошку Мiобу-но-омото, афоризмы Сей-сiонагонъ, стр. 80 – 87.

— — — — — — — — — — — — — —
–  80 –

Г Л А В А  V.

Д о м а ш н я я  с ц е н а  в о  д в о р ц е  м и к а д о.

«На выдвинутой двери севернаго фасада частныхъ аппартаментовъ микадо нарисованы страшныя картины существъ, живущихъ въ бурномъ океане. Некоторыя изъ нихъ имеютъ длинныя руки, другiя же длинныя ноги. Когда дверь передней открыта, мы всегда можемъ ихъ видеть.

— — — — — — — — — — — — — —
–  81 –

Однажды, около полудня, когда мы смеялись и толковали о нихъ, говоря о томъ, какъ они отвратительны, и въ то же время были заняты установкой внизу у веранды большихъ цветочныхъ вазъ изъ зеленаго фарфора, наполняя ихъ въ изобилiи самыми прекрасными вишневыми ветвями, длиною въ пять футовъ, такъ что цветы ихъ доходили до самаго верхняго края баллюстрады, подошелъ его высочество Дайнагонъ 1) (братъ императрицы). На немъ была вишневаго цвета накидка, несколько поношенная, такъ что она потеряла уже свою жесткость, и темнопурпуровые шаровары. Его белая нижняя одежда, выставляясь на шее, обнаруживала веселый узоръ густо-краснаго цвета. Такъ какъ микадо былъ тогда у императрицы, то онъ селъ на узкой площадке передъ дверью и сталъ делать какой-то докладъ объ офицiальныхъ делахъ. Горничныя въ своихъ безрукавкахъ, сидевшихъ на нихъ совершенно свободно, одне, одетыя въ пурпуровое, другiя въ желтое, вообще въ разные прiятные цвета, показывались изъ-за ширмъ маленькой двери. Въ императорскихъ покояхъ какъ-разъ накрывали къ столу. Мы могли слышать топотъ ногъ служителей и окрикъ одного изъ дворецкихъ: «Потише»! Ясная погода была въ высшей степени прiиятна. Когда были установлены последнiя блюда, явился дворецкiй и возвестилъ объ обеде. Микадо ушелъ черезъ среднюю дверь въ сопровожденiи его высочества Дайнагон’а, который затемъ вернулся на свое прежнее место, подле цветовъ. Тогда императрица, поднявъ занавеси, подошла до самаго порога. Дайнагонъ сделалъ замечанiе о красоте окружающей обстановки и благопристойномъ виде слугъ и закончилъ следующей цитатой изъ одного стихотворенiя:

И солнце и луна, сменяя друга друга, чередуются,
Нo императорскiй дворецъ, подобно великой горе, пребываетъ въ вечномъ постоянстве.

Это произвело на меня глубокое впечатленiе, и въ глубине души я пожелала, чтобы это действительно продолжалось тысячу летъ».

Нападенiе собаки Окинамаро на кошку Мiобу-но-омото.

«Августейшая статсъ-кошка микадо была прелестнейшее животное; его величество очень любилъ ее, возвелъ ее въ особы пятого класса и пожаловалъ ей титулъ Мiобу-но-
омото, т. е. почетной статсъ-юнгферы. Однажды, когда она вышла на мостикъ между двумя дворцовыми зданiями, ея нянька, которой былъ порученъ за ней уходъ; позвала ее:
_________________________________
1) Первый изъ трехъ министровъ. 2-й назывался цюнагонъ, я третiй ciонaгoнъ.

— — — — — — — — — — — — — —
–  82 –

«Какъ неприлично! ступай сейчасъ же сюда». Но кошка не обратила на зовъ никакого вниманiя и продолжала, полудремля, греться на солнце. Тогда нянька, желая напугать ее, крикнула: «Где Окинамаро? Окинамаро! искусай Мiобу-но-омото». Глупая собака, думая, что нянька говоритъ серьезно, бросилась на кошку, которая въ смятенiи и страхе нашла себе cпаceнie за ширмой обеденной комнаты, въ которой какъ-разъ находился микадо. Микадо былъ въ высшей степени взволнованъ и возмущенъ. Онъ взялъ кошку на свою августейшую грудь, за пазуху, и, потребовавъ къ себе камердинера Тадатака, отдалъ приказанie побить Окинамаро хорошенько палками и сейчасъ же после этого сослать его на Собачiй островъ. Прислуга, поднявъ суматоху, кинулась ловить Окинамаро. Скоро онъ былъ пойманъ и сосланъ, какъ приказано.
Увы, бедный песъ! Онъ такъ привыкъ быть здесь хозяиномъ. Когда въ третiй день третьяго месяца вели его съ ивовымъ венкомъ на голове, украшеннаго персиковыми и вишневыми цветами, могъ ли онъ думать, что когда-нибудь дойдетъ до этого? Онъ привыкъ присутствовать всегда во время еды, и теперь, когда прошло безъ него три или четыре дня, мы почувствовали, что намъ его недостаетъ.
Однажды въ полдень поднялся страшный шумъ отъ визга какой-то собаки; все другiя собаки въ безпокойстве кинулись къ тому месту, откуда шелъ визгъ, чтобы узнать, что заставляетъ ее такъ визжать. Въ то же время къ намъ влетела служанка, на обязанности которой лежала уборка мусора во дворце. «Ахъ! Какъ страшно!»—закричала она, — «два камердинера бьютъ собаку до смерти. Они говорятъ, что наказываютъ ее за то, что она опять пришла сюда, после того, какъ была сослана». Мое сердце подсказало мне, что это Окинамаро, котораго бьютъ Тадатака и Санефуса. Я послала имъ сказать, чтобы они остановились, но какъ-разъ въ это время вой прекратился. Потомъ мне сказали, что собака умерла, и тело ея выброшено за ворота. При закате солнца, когда мы все сожалели о постигшей ее участи, къ намъ вошла жалкаго вида, вся дрожа, какая-то собака; тело ея страшно и отвратительно распухло. «Разве это Окинамаро?»—стали мы говорить, — «никакой такой собаки не видно было здесь за последнее время». Мы стали звать ее по имени, но собака не обращала никакого вниманiя. Одне говорили, что это Окинамаро, другiя говорили—нетъ. Тогда императрица послала за одной дамой, которая хорошо знала Окинамаро. «Это Окинамаро?»—спросила она, указывая на собаку. — «Она похожа на него»,—отвечала дама,—«но она слишкомъ отвратительна для того, чтобы быть нашей собакой. Кроме

— — — — — — — — — — — — — —
–  83 –

того, когда кто-нибудь зоветъ Окинамаро по имени, то онъ съ радостью бежитъ, а это животное не подходитъ. Это не можетъ быть Окинамаро. Наконецъ, Окинамаро убитъ, и тело его выброшено вонъ. Невозможно, чтобы онъ остался живъ пocле такихъ побоевъ, какiе онъ получилъ отъ лакеевъ». Когда стемнело, собаке предложили поесть, но она отказалась отъ пищи, и мы решили, что, значитъ, она не можетъ бытъ нашимъ другомъ.
На следующее утро, когда я отправилась помогать императрице при ея туалете и приготовляла eй умывальный тазъ и зеркало, собака подошла къ подножiю одной изъ колоннь. «Увы!»—воскликнула императрица,— «какъ, должно быть, страшно били Окинамаро вчера вечеромъ. Я очень опечалена темъ, что онъ умеръ. Я думаю, что теперь онъ выглядитъ такъ же, какъ и это животное. Онъ, должно быть, ужасно страдалъ». Въ этотъ моментъ собака, лежавшая у колонны, задрожала, и, къ нашему безграничному удивлению, изъ глазъ ея хлынули слезы.
Всетаки это былъ Окинамаро, и его отказъ подойти къ намъ накануне, когда мы звали его, былъ вызванъ боязнью выдать себя. Императрица была необыкновенно тронута и восхищена. Она отложила зеркало и окликнула его: «Окинамаро!» Собака легла пластомъ на землю и громко завизжала, что доставило императрице большое удовольствие. Все собрались вокругъ собаки и было много разговоровъ и смеха. Самъ микадо, услыхавъ объ этомъ, пришелъ и съ улыбкой выразилъ свое удивленiе находчивости собаки».

Читатель будетъ радъ узнать, что приговоръ объ изгнанiи Окинамаро былъ отмененъ. Съ нимъ стали обходиться хорошо, и въ короткое время онъ сталъ опять такимъ же, какимъ былъ.
Но авторъ очерковъ не всегда такъ сострадателенъ по отношенiю къ собакамъ. Въ своемъ перечисленiи омерзительныхъ вещей она говоритъ:

«Собака, которая, узнавъ вашего любовника, лаетъ на него, когда онъ приходитъ къ вамъ съ тайнымъ визитомъ,—такая собака должна быть убита».

Вотъ некоторыя изъ афоризмовъ Сей-сiонагонъ:

Печальныя вещи.

Детская, гдъ умеръ ребенокъ.
Жаровня съ угасшимъ огнемъ.

— — — — — — — — — — — — — —
–  84 –

Кучеръ, ненавидимый своимъ быкомъ.
Рожденiе исключительно девочекъ въ доме ученаго.
Письмо изъ дома, въ которомъ нетъ никакихъ новостей.

Омерзительныя вещи.

Изъ длиннаго перечня такихъ вещей здесь приводятся только некоторыя:

Посетитель, который разсказываетъ длинную историю въ то время, когда вамъ некогда. Если это лицо, съ которымъ вы близки, то вы можете отделаться отъ него, сказавъ, что выслушаете его въ другой разъ. Но те, съ которыми вамъ нельзя обойтись такимъ образомъ, поистине омерзительны.
Заклинатель, который, если вы посылаете за нимъ въ случае внезапной болезни, читаетъ свои заклинанiя такъ, какъ еслибы oнъ наполовину уснулъ.
Младенцы, которые кричатъ, и собаки, которыя лаютъ, когда вамъ надо слушать.
Xpaпeнie человека, котораго вы стараетесь спрятать, и который отправился спать туда, где ему совсемъ не место.
Люди, которые разъезжаютъ въ скрипящий карете. Такiе люди, должно быть, глухи, и они въ высшей степени омерзительны. Когда вы сами сидите въ такой карете, тогда собственникъ (пославшiй ее вамъ) омерзителенъ.
Люди, которые прерываютъ вашъ разсказъ, чтобы выказать свое собственное уменье. Все прерыватели, какъ молодые, такъ и старые, очень омерзительны.
Люди, которые прерываютъ вашъ разсказъ словами: О, это я знаю!— и даютъ совсемъ иную вepciю его, чемъ вы.
Дома ли, или во дворце быть разбуженнымъ для пpieмa нежелательнаго посетителя, избегая котораго, вы именно и притворялись спящимъ.

— — — — — — — — — — — — — —
–  85 –

Будучи въ близкихъ отношенiяхъ съ мужчиной, слышать, какъ онъ расточаетъ похвалы женщине, которую онъ зналъ раньше. Это омерзительно даже, если прошло уже некоторое время, и это гораздо более омерзительно, если онъ все еще знакомь съ нею.
Люди, которые бормочутъ молитву, когда чихаютъ.
Громкое чиханiе не допускается за исключенiемъ того случая, когда чихаетъ господинъ дома.
Мухи очень омерзительны, особенно, когда залезаютъ къ вамъ подъ одежду и ползаютъ тамъ.

Вещи, которыя приводятъ въ дрожь.

Видеть воробьевъ, кормящихъ своихъ птенцовъ.
Проходить тамъ, где играютъ дети.
Найти, что ваше китайское зеркало начинаетъ тускнеть.
Быть спрошенной о дороге красивымъ мужчиной, который нарочно для этого останавливаетъ свою повозку.

Вещи, вызывающiя сожаленiе о прошломъ.

Увядшая мальва (напоминаетъ о празднестве въ Камо, въ Кioтo, на которомъ она применялась).
Перечитыванiе въ дождливый день писемъ когда-то любимаго нами
человека.
Прошлогоднiе веера (безъ сомненiя, съ написанными на нихъ сентиментальными танка).
Светлыя лунныя ночи.

Радостныя вещи.

Возвращаясь изъ поездки съ переполненными телегами, иметь множество слугъ, которые заставляютъ быковъ и телеги двигаться скорее.
Речная лодка, плывущая внизъ по теченiю.
Красиво вычерненные зубы.
Слушать голосистаго чернокнижника, читающаго свое очистительное заклинанiе на отмели реки.

— — — — — — — — — — — — — —
–  86 –

Глотокъ воды при пробужденiи ночью.
Будучи въ скучающемъ настроенiи духа, принимать посетителя, не настолько близкаго, чтобы онъ былъ неинтереснымъ, и не настолько чужого, чтобы ему быть сдержаннымъ, который поразсказалъ бы, что творится на беломъ свете, —вещи прiятныя, и ненавистныя, и странныя, то касаясь того, то касаясь другого, делъ частныхъ и общественныхъ, и все это съ достаточными подробностями, чтобы не быть скучнымъ. Это въ высшей степени npiятнoe дело.
Далее идутъ пункты: бычачьи повозки, лошади, кучера (которые должны быть плотными людьми грубой наружности и соответствующаго этому поведенiя), скороходы, пажи, кошки и проповедники. О последнихъ говорится несколько пространнее:
«Проповедникъ долженъ иметь прiятную наружность. Тогда легче держать ваши глаза устремленными на его лицо, безъ чего невозможно извлечь пользу изъ речи. Въ противномъ случае глаза блуждаютъ, и вы забываете слушать. Безобразные проповедники несутъ поэтому на себе тяжкую ответственность. Но довольно!» Темъ не менее она добавляетъ: «Если бы проповедники были въ более подходящемъ возрасте, то я съ удовольствiемъ бы произнесла более благопрiятный приговоръ. Но, какъ дело обстоитъ въ действительности, грехи ихъ слишкомъ страшны, чтобы думать о нихъ».
Если по поводу этихъ длинныхъ извлеченiй необходимо какое-нибудь оправданiе, то въ защиту можно сказать, что они представляютъ собою то, что есть наилучшаго въ японской литературе, и что въ то же время наиболее цитируется. Они взяты почти исключительно изъ первыхъ двухъ изъ числа 12 томовъ (646 страницъ), заключающихъ въ себе эти занимательные отрывки. Трудно поверить, что это написано въ Японiи 900 летъ тому назадъ. Если эти очерки сравнить съ какимъ-нибудь литературнымъ памятникомъ, который произвела Европа въ соответствующiй перiодъ времени, то придется согласиться, что они являются действительно замечательнымъ произведенiемъ литературы. Сколько открылось бы новаго, если бы придворная жизнь временъ Альфреда или Канута была обрисована точно такимъ же образомъ!
Оба произведенiя—и Гендзи-моногатари и Макура-но-соси— лишь съ трудомъ понимаются даже образованными японцами, и въ настоящее время ихъ читаютъ мало. Объ этомъ надо пожалеть, ибо со-

— — — — — — — — — — — — — —
–  87 –

временные писатели могли бы извлечь много пользы изъ этихъ образцовыхъ произведенiй, если бы принялись за ихъ изученiе и поставили ихъ себе образцами.

 

© Copyright: И.А.Шевченко, 2011
Свидетельство о публикации №111092202027 

 

Астонъ, 1904 г, книга III, глава VI, стр. 87 — 88

И.А.Шевченко

Астонъ в переводе В. Мендрина, 1904 г, книга III, глава VI, Сагоромо-моногатари. — Сарасина-ники.—Торикаебая-моногатари, стр. 87 – 88.

— — — — — — — — — — — — — —
–  87 –

Г Л А В А  VI.

Сагоромо-моногатари. — Сарасина-ники.—Торикаебая-моногатари.—Удзи-моногатари.—Пpoчie менее значительные моногатари.

Сагоромо-моногатари.

Сагоромо-моноготари принадлежитъ перу придворной дамы по имени Дайни-но-Самми, дочери Мурасаки-но-сикибу. Это произведенiе  представляетъ собою довольно длинную любовную повесть и является прямымъ подражанiемъ Гендзи-моногатари, но стоитъ много ниже последняго, какъ по стилю, такъ и по содержанiю. Считаютъ, что оно написано около 1040 года после P. X.

Сарасина-ники.

Сарасина-ники написано дочерью Сугавара-но-Такасуе, потомка въ шестомъ поколенiи знаменитаго государственнаго деятеля Сугавара-но-Мицидзане. Написано оно въ царствованiе императора Го-Рейдзей (1046—1068 г.) Это произведенiе  представляетъ собою отчетъ о путешествiи изъ Симоса въ Кiото по Токайдо въ 1021 году и о второмъ путешествiи, несколькими годами позже, изъ Кiото въ Сарасина, въ провинцiи Синано. Оно написано въ меланхолическомъ тоне и уснащено грустными танка.

Торикаебая-моногатари.

Торикаебая-моногатари, какъ предполагаютъ, написано вследъ за Сагоромо-моногатари, следовательно должно быть отнесено къ половине или концу 11-го века, но точныхъ данныхъ о времени его написанiя и личности автора нетъ никакихъ. Это произведенiе  есть повествованiе о затрудненiяхъ, которыя испытываетъ одинъ знатный человекъ при воспитанiи двоихъ своихъ детей, мальчика и девочки. Мальчикъ пристрастенъ къ женскимъ занятiямъ и забавамъ, тогда какъ девочка, наоборотъ, сильно досаждаетъ отцу, который часто восклицаетъ: «Тори-каеба-я!», что буквально значитъ: «О, если бы мне переменить ихъ другъ на друга!» Все, что остается ему сделать, это одеть маль-

— — — — — — — — — — — — — —
–  88 –

чика въ женское платье и обращаться съ нимъ, какъ съ девочкой, а девочку воспитывать по мужски. Но результаты этого являются неудовлетворительными съ моральной точки зренiя.

 

© Copyright: И.А.Шевченко, 2011
Свидетельство о публикации №111092300684 

Астонъ, 1904 г, книга III, глава VI, стр. 88 — 90

И.А.Шевченко

Астонъ в переводе В. Мендрина, 1904 г, книга III, глава VI, «Удзи-моногатари», «Пpoчie менее значительные моногатари», стр. 88 – 90.

— — — — — — — — — — — — — —
–  88 –

Г Л А В А  VI.

У д з и — м о н о г а т а р и.

Удзи-моногатари 1) представляетъ собою собранiе разсказовъ, авторомъ которыхъ является одинъ придворный по имени Минамото-но-Такакуни, более известный подъ именемъ Удзи-дайнагонъ, по месту жительства (въ Удзи) и по положенiю при дворе (должность дайнагонъ). Онъ умеръ въ 1077 году въ преклонномъ возрасте. Будучи тучнымъ человекомъ и не вынося жары, онъ уезжалъ обыкновенно на лето въ Удзи, деревню недалеко отъ Кiото, расположенную на берегу реки, которая вытекаетъ изъ озера Бива. Здесь онъ построилъ у дороги неподалеку отъ своей дачи чайный домикъ, въ которомъ предлагался чай всемъ прохожимъ; затемъ ихъ просили разсказать какую-нибудь иcтopiю, а дайнагонъ, сидя тутъ же за ширмой, записывалъ ее прямо со словъ разсказчика. Большинство собранныхъ такимъ образомъ разсказовъ очевидные вымыслы. Но правдивы ли эти разсказы, или они не более, какъ выдумки, они все таки заслуживаютъ особаго интереса, такъ какъ они представляютъ собою картину жизни и мiросозерцанiя средняго и низшаго классовъ населенiя, более полную и живую, чемъ въ большинстве произведенiй этого перiода.
Какъ и можно ожидать, принявъ во вниманiе способъ составленiя этого произведенiя, Удзи-моногатари содержитъ въ себе много народныхъ повеpiй и легендъ. Слогъ его простъ и скроменъ. Изъ 60 небольшихъ томиковъ, изъ которыхъ состоитъ все произведенiе, тридцать заключаютъ въ себе нацiональные японскiе разсказы, въ остальныхъ же тридцати помещены сказанiя китайскаго и индiйскаго происхожденiя. Вероятно, не все эти разсказы собраны вышеуказаннымъ способомъ, и значительная часть ихъ, какъ предполагаютъ, прибавлена позднейшими издателями.
Вотъ фабулы некоторыхъ изъ этихъ разсказовъ, по которымъ себе можно составить приблизительное сужденiе о характере всего сборника.
«У некоего художника, по имени Каванари, былъ близкiй прiятель Хида-но-Такуми, по профессiи инженеръ и архитекторъ. Этотъ последнiй выстроилъ маленькiй павильонъ и пригласилъ своего друга, войти
_________________
1) Полное названiе: Удзи-сюи-моногатари.

— — — — — — — — — — — — — —
–  89 –

туда. Художникъ направился было черезъ южную дверь, но действiемъ какого-то хитро придуманнаго механизма она захлопнулась передъ самымъ его носомъ. Когда онъ попробовалъ войти черезъ западную дверь, она точно также закрылась, а вместо нея открылась северная дверь. . .  и такъ со всеми дверьми. Въ отместку за шутку, которую разыгралъ надъ нимъ прiятель, Канавари нарисовалъ на одной изъ ширмъ такой омерзительный и отталкивающего вида трупъ, что когда Хида-но-Такуми заставили неожиданно подойти къ нему, онъ въ ужасе отступилъ и убежалъ въ садъ.»
«Одинъ буддiйскiй монахъ, знаменитый игрокъ въ шашки (го), былъ приглашенъ къ некоторой таинственной даме. Будучи отделены другъ отъ друга ширмой, они сыграли партiю, которая окончилась полнымъ пораженiемъ монаха. Съ техъ поръ объ этой даме больше уже не слышали, и предполагаютъ, что она была какимъ-то сверхъестественнымъ существомъ».
«Одинъ профессоръ мaгiи какой-то ошибкой въ своихъ обрядаxъ возбуждаетъ ярость адскихъ демоновъ, и они преследуютъ его. Онъ сходитъ со своей лошади и пускаетъ ее итти домой одну, а самъ прячется между снопами на рисовомъ поле у дороги. Демоны идутъ по следамъ лошади, и изъ ихъ разговора, когда они проходили мимо его убежища, колдунъ узнаетъ, какъ провести ихъ, если они возобновятъ свое нападенiе на него».
«Некiй магикъ отправляется совершить обрядъ очищенiя отъ навожденiя злого духа. Его маленькiй мальчикъ-слуга, который его сопровождаетъ, обладаетъ внутреннимъ даромъ видеть множество демоновъ, невидимыxъ обыкновенному глазу, уносящихъ принесенную имъ въ жертву пищу. Впоследствiи онъ делается знаменитымъ чародеемъ».
«У микадо исчезаетъ таинственнымъ образомъ драгоценный кото 1), доставшiйся ему по наследству. Одинъ изъ придворныхъ, великiй музыкантъ, выслеживаетъ его по его звукамъ и открываетъ, что онъ похищенъ демономъ. Когда демону объясняютъ, что этотъ инструментъ составляетъ для микадо въ высшей степени ценный предметъ, то онъ тотчасъ же возвращаетъ его».
«Одна молодая женщина, которую родители принуждаютъ вторично выйти замужъ, подкрепляетъ свой отказъ сделать это примеромъ
__________________
1) Струнный инструментъ о 13 струнахъ.

— — — — — — — — — — — — — —
–  90 –

ласточки, которая потеряла своего самца. Она улетаетъ осенью, и, когда возвращается весною, она все еще въ одиночестве».

П р о ч i е   м о н о г а т а р и.

Изъ числа другихъ моногатари, дошедшихъ до насъ отъ этого перiода и представляющихъ собою разсказы вымышленно-фантастическаго характера, заслуживаютъ еще упоминанiя: Идзуми-сикибу-моногатари, Има-моногатари, Цуцуми-цюнагонъ-моногатари, Aкiio-но-Нага-моногатари и Мацухо-моногатари. Все эти
произведенiя полезны, конечно, для изученiя состоянiя современнаго имъ общества, но особаго литературнаго интереса они не представляютъ. Что касается многихъ другихъ произведенiй, то до насъ дошли только ихъ названiя.

 

© Copyright: И.А.Шевченко, 2011
Свидетельство о публикации №111092309620 

Астонъ, 1904 г, книга III, глава VII, стр. 90 — 94

И.А.Шевченко

Астонъ в переводе В. Мендрина, 1904 г, книга III, глава VII, стр. 90 – 94.

— — — — — — — — — — — — — —
–  90 –

Г Л А В А  VII.
Историческiя сочиненiя: Ейгва-моногатари и О-кагами.—Сочиненiя на китайскомъ языке: Cio-дзироку, Енги-сики въ Baмiocio.

Ейгва — моногатари.

Само собою разумеется, что японскiй языкъ, достигшiй высшей степени своего совершенства, какъ орудie для выраженiя мысли, долженъ былъ рано или поздно найти себе приложенiе къ чему-нибудъ более серьезному, чемъ пиcaнie стихотворенiй, разсказовъ, дневниковъ и другихъ произведенiй легкой литературы. Ейгва-моногатари заслуживаетъ вниманiя, какъ первый образчикъ историческаго труда. Авторъ этого произведенiя неизвестенъ. Преданiе, которому нельзя особенно доверять, приписываетъ его знаменитой поэтессе этого перiода Акадзоме Емонъ, но судя по тому, что въ немъ упоминаются событiя, имевшiя место после ея смерти, оно не можетъ принадлежать ей во всемъ своемъ объеме. Она, конечно, могла оставить матерiалы, которые потомъ были обработаны въ цельное произведенiе  какимъ-нибудь изъ последовавшихъ писателей. Время написанiя этого сочиненiя также неизвестно; приблизительно его можно отнести къ концу 11-го столетiя.
Ейгва-моногатари состоитъ изъ 40 книгъ, которыя обнимаютъ перiодъ японской истоpiи, оканчивающiйся въ 1088 г. после Р. X. и захватывающiй приблизительно два столетiя. Но это не столько общая

— — — — — — — — — — — — — —
–  91 –

иcтopiя страны за это время, сколько исторiя славнаго правленiя (Ейгва-моногатари значитъ cкaзaнie о славе) Фудзивара-но-Мицинага, который былъ главнымъ министромъ въ теченiе царствованiя трехъ императоровъ Ицидзiо, Саидзiо и Го-Ицидзiо, и который умеръ въ 1027 г. после P. X. Последняя часть произведенiя является иcтоpieй двухъ его сыновей Iоримици и Норимици, которые унаследовали его власть.
Стиль и методъ автора находятся подъ большимъ влiянiемъ произведенiй, взятыхъ за образцы,—именно, наиболее вымышленныхъ моногатари. Онъ (или она) обнаруживаетъ предпочтенiе къ романтическимъ эпизодамъ и проявляетъ склонность судить о событiяхъ более или менее со стороны поэзiи и воображенiя, оживляя свой разсказъ анекдотами и уснащая, не задумываясь, его страницы неизбежными танка.
Съ этого произведенiя пошелъ впервые обычай, котораго держатся отчасти и нынешнiе романисты, давать каждой главе фантастическое заглавiе.
Нижеприведенный отрывокъ служитъ прекрасной иллюстрацiей того сильнаго влiянiя, которое имелъ на японскую нацiю въ это время буддизмъ. Этому отрывку следуетъ предпослать, что въ 985 году взошелъ на тронъ въ возрасте 17 летъ микадо Квадзанъ. Онъ получилъ въ жены три красивыхъ знатныхъ женщины, изъ которыхъ онъ полюбилъ одну такъ страстно, что когда она вскоре умерла, это оказалось слишкомъ непосильнымъ ударомъ для него, въ мозгу котораго наследственно таились уже семена сумасшествiя.
«Съ начала 2-го года правленiя Кванва (986 г.) въ умахъ народа чувствовалось нечто тяжелое и делались разныя странныя предсказанiя. Во дворце также часто обращались къ благочестiю. Помимо этого (неизвестно, когда это началось) народъ въ высокой степени сталъ высказывать приверженность къ религiи; только и слышно было повсюду, что такой-то сделался монахомъ, а такой-то пошелъ въ жрецы. Когда микадо узналъ объ этомъ, онъ началъ оплакивать несчастiя этого преходящаго мipa. Онъ, очевидно, думалъ про себя: «Увы!, какъ велики, должно быть, были грехи Кокиденъ (его любимая жена). Ея вина (въ одномъ изъ прежнихъ перерожденiй) наверно была тяжка (иначе она нe умерла бы въ такомъ юномъ возрасте). О, если бы я могъ найти какой-нибудь способъ искупить ее!» Taкъ какъ его сердце часто было смущаемо такими странными и унылыми мыслями, то это и видно было на его нервно-возбужденномъ поведенiи. Первый министръ замечалъ все это съ печалью въ душе, а цюнагонъ, дядя микадо, втайне просто

— — — — — — — — — — — — — —
–  92 –

приходилъ въ отчаянiе. Часто призывали Гонкю, жреца изъ монастыря Квадзанъ, чтобы толковать священное писанiе, и божественное сердце микадо обратилось къ религiи въ безграничной мере. Его замечанiя о жене и ребенке и безценномъ сокровище монаршей власти наполняли душу сацюбенъ 1) Коренари невыразимой печалью, а его приверженность къ религiи приводила въ тревогу и его и цюнагона. «Оставить мipъ и постричься въ монахи—это дело обыкновенное»—говорили они,—«но какъ быть въ этомъ случае?» Некоторыя выраженiя чувствъ, которыя онъ проявлялъ время отъ времени, обязаны были ничему иному, какъ злому влiянiю Рейдзей-инъ 2) (его отца и предшественника на троне, сошедшаго съ ума). Темъ временемъ они стали замечать странное, необычное и безсознательное поведенiе микадо и старались не спускать съ него глазъ. Но ночью въ 22-й день шестого месяца настоящаго года онъ внезапно исчезъ. Поднялась тревога, и все безъ исключенiя, oтъ свитскихъ аристократовъ и до сторожей и слугъ низшаго званiя, взяли факелы и начали его повсюду искать. Но следовъ микадо не оказывалось нигде. Собрались первый министръ и другiе министры, и вся знать. Были обысканы все комнаты, но его нигде нельзя было найти, и ночь прошла въ невыразимомъ смятенiи и тревоге.
Цюнагонъ, распростершись предъ алтаремъ (синтоистическихъ) боговъ, покровителей дворца, съ плачемъ и рыданiемъ молилъ ихъ указать место, где скрывается его дорогой господинъ. Затемъ было послано много отрядовъ на поиски его по всемъ буддiйскимъ храмамъ, но все было напрасно. Жены его рыдали, думая о томъ, какое страшное дело случилось. Длинная летняя ночь наконецъ пришла къ концу, а поиски все еще не увенчались успехомъ.
Цюнагонъ и сацюбенъ Коренари отправились наконецъ въ Квадзанъ, и тамъ они нашли его одетаго смиреннымъ жрецомъ. Они пали ницъ предъ нимъ съ восклицанiями печали и участiя, и оба они, следуя его примеру, пошли въ жрецы.»

О-кагами.

О-кагами, т. е. великое зеркало, является другимъ историческимъ трудомъ. Это произведенiе содержитъ въ себе исторiю 14 цар-
____________________
1) Сацюбенъ—левый (т. е. старшiй) делопроизводитель средняго класса въ древнемъ Великомъ Правительствующемъ Совете-Дайдзiокванъ.
2) Инъ — приставка къ имени отрекшагося отъ престола императора. Императоръ Рейдзей (968—969 г.) вступилъ на престолъ 17 летъ и, отрекшись отъ него въ следующемъ году, прожилъ еще 44 года.

— — — — — — — — — — — — — —
–  93 –

ствованiй, начиная съ императора Мондоку, который взошелъ на престолъ въ 851 году после Р. X., и кончая царствованiемъ императора Го-Ицидзiо, умершаго въ 1036 г. после Р. Х. Авторомъ его былъ некiй Таменари, членъ великой фамилiи Фудзивара, занимавшiй придворную должность при микадо Сутоку (1124—1141 г.). Некоторое время онъ занималъ должность управляющаго дворцомъ императрицы, но потомъ постригся въ монахи и сделался отшельникомъ на горе Охара, близъ Кiото. Здесь къ нему присоединились два его брата, которые последовали его примеру и оставили мipъ для отшельнической жизни. Его предисловiе къ О-кагами показываетъ, что онъ былъ набожнымъ буддистомъ.
Какъ со стороны стиля, такъ и со стороны содержанiя О-кагами не представляетъ собою важнаго вклада въ литературу. Произведенiе это состоитъ изъ 8 томовъ. Первый томъ, состоящiй изъ 64 страницъ, заключаетъ въ себе безжизненные коротенькiе очерки жизни 14 микадо. Годъ, месяцъ и день рожденiя, назначенiя наследнымъ принцемъ, совершенiя обряда причесыванiя волосъ, указывающаго на возмужалость, восшествiя на престолъ и смерти каждаго императора,—все это сухо изложено на одной, двухъ страницахъ. Затемъ идутъ несколько сентиментальныхъ или юмористическихъ анекдотовъ, уснащенныхъ по обыкновенiю танка. Въ следующихъ 6 томахъ содержатся бiографiи главнейшихъ государственныхъ деятелей за тотъ же самый перiодъ времени. Этa часть труда является въ некоторой степени более существенной, но въ ней все еще заметна наклонность къ анекдотизму и романтизму по отношенiю къ событiямъ. Последнiй томъ представляетъ собою изследованiе происхожденiя некоторыxъ празднествъ въ храмахъ въ Камо и въ честь бога Хациманъ 1).
О-кагами проливаетъ мало света на то время, иcтopiю котораго оно хочетъ дать, но оно можетъ служить дополненiемъ къ еще более сухимъ оффицiальнымъ иcтopiямъ на китайскомъ языке. О-кагами вместе съ Масу-кагами и Мидзу-кагами (о которыхъ речь будетъ ниже) известны подъ именемъ Мицу-кагами, т. е. три зеркала. Слово зеркало представляетъ собою метафору для понятiя — исторiя, общепринятую не только въ Японiи, но и въ Китае и Корее.
Прежде чемъ закончить эту главу необходимо еще упомянуть о некоторыхъ произведенiяхъ на китайскомъ языке.
__________________
1) Богъ войны.

— — — — — — — — — — — — — —
–  94 –

C i o – д з и р о к у.

Cio-дзироку представляетъ собою нечто въ роде дворянской родословной. Этотъ трудъ вышелъ въ 815 году пocле P. X. и содержитъ въ себе генеалогiю 1182 дворянскихъ фамилiй Японiи. Въ литературномъ смысле онъ не имеетъ никакой ценности, но въ историческомъ oтношeнiи онъ можетъ быть полезенъ, какъ справочная книга; въ немъ есть одна любопытная черта: изъ него видно, что въ этотъ перiодъ около одной трети японскаго дворянства предъявляло притязанiя на происхожденiе отъ китайскихъ и корейскихъ предковъ.

Е н г и – с и к и.

Енгн-сики 1) или уложенiе перiода правленiя Енги (901-923 г.) было окончено въ 927 году. Первыя две книги его содержатъ подробныя указанiя чина служенiя и обрядностей синтоизма, со включенiемъ норито, т. е. молитвословiй, применявшихся въ такихъ случаяхъ, и которыя, насколько намъ известно, являются здесь записанными впервые, несмотря на то, что они существовали уже целыя столетiя до этого. Остальныя 40 книгъ представляютъ oпиcaнie организацiи разныхъ отделовъ управленiя, обязанностей разныхъ чиновниковъ и т. п.; такъ что въ этомъ отношенiи Енги-сики является очень ценнымъ справочнымъ трудомъ.

В а м i о с i о.

Baмiocio представляетъ собою китайско-японскiй словарь. Слова въ немъ расположены по категорiямъ понятiй, какъ то: небо, земля и т. д. Словарь этотъ имеетъ ценность только для филологовъ. Авторомъ его былъ некiй Минамото-но-Ситагау (911-983 г.).
_____________
1) См. выше.

___________

 

© Copyright: И.А.Шевченко, 2011
Свидетельство о публикации №111092503554 

Добавить комментарий