Первая загадка «Манъёсю» о «ГИМНЕ ВИНУ»
В этой статье собран весь известный мне материал, касающийся «Гимна вину», который можно почерпнуть из трех противоречащих друг другу переводов «Манъёсю» на русский язык и более точно сформулирована первая загадка Астона-Глускиной.
I. Астон-Мендрин, 1904 год
Вот две страницы из «Истории японской литературы» В. Г. Астона в переводе В. Мендрина 1904 года (скан приведен к статье «Трайята» http://stihi.ru/2010/10/14/8868).
КНИГА ВТОРАЯ
ГЛАВА II
подраздел «Нарская поэзия»
«Образцы танка»
«Метрическая передача лучших танка из сборников Манъёсю и Кокинсю было бы наиболее подходящей. Но так как не появился еще какой-нибудь второй Edward Fizgerald, который изложил бы их в такой форме, то пока нам приходится довольствоваться простым прозаическим переводом. В большинстве случаев предлагаемые ниже переводы строка в строку соответствуют подлинникам.
Здесь приводится десять стихотворений из числа тридцати танка, сложенных в похвалу саке неким Отомо-но-Якамоци (умер в 785 г), наиболее выдающимся в то время поэтом после Хитомаро и Акахито. Такая тема является не совсем обычной для японского поэта, и выбор ее обязан, вероятно, китайскому влиянию.
Ах! Какая истина сказана словами
Великого мудреца
Времен старины,
Который дал саке
Имя мудреца.1
1 Первый император Вэйского государства в Китае запретил своим подданным употребление вина. Но так как народу трудно было отвыкнуть от вина, то он продолжал его пить тайком. Когда же приходилось говорить о вине, тогда белое, мутное вино называли «мудрецом», а белое прозрачное вино – «святым». Намек на это содержится в приведенном стихотворении, в оригинале которого встречается слово «хидзири», имеющее два значения: 1) святой, мудрый человек и 2) рисовое вино (Японский словарь г. Модзуме: Нихон-дайдзирин).
* * *
Это была саке,
Что сильно любили
Даже семь мудрецов
Дней седой старины.
* * *
Лучше, чем беседовать,
Что было бы мудро,
Будет выпить саке,
Пока не заплачешь
Пьяными слезами.
* * *
Более, чем могу сказать,
Более, чем могу указать,
Еще более благородная вещь –
Это саке.
* * *
Если бы случилось
Быть мне чем-нибудь иным, а не человеком,
То хотел бы я быть
Кувшином для саке,
И тогда бы уж я насосался вволю.
* * *
Ненавистен на мой взгляд,
Тот добродетельный глупец,
Что пить не хочет саке.
Когда такого вижу я,
То нахожу я в нем сходство с обезьяной.2
2 Официальное издание Манъосю посвящает этому стиху восемь страниц толкований.
* * *
Толкуй о бесценных сокровищах!
Но драгоценней ль они
Одной только чарки
Густой, крепкой саке?
* * *
Говори о камнях дорогих,
Что сверкают в ночи!
Столь услады дадут ли они,
Сколько саке – питье,
Что тоску разгоняет?
* * *
Много разных путей
Для утех в мире сем,
Но из них ни один, как то думаю я,
Не сравнится с питьем,
Даже, если до слез.
* * *
Доколе в этом мире
Я пользуюсь своей утехой,
То в том существованье.
Не все ли мне равно, буду ль птицей я,
Или насекомым?»
Мендрин(с английского на русский)-Астон(с японского на английский)
«История японской литературы», В. Г. Астон, пер. В. Мендрина, 1904 г, сс. 29-30.
II. Н.И. Позняков, 1905 год
В книге Н.И. Познякова «Японская поэзия» (М.: Т-во И. Д. Сытина) 1905 года в четвертой главе на страницах 29-30 приведено юмористическое стихотворение «Саке» из «Манъёсю». Однако цикл из восьми четырехстиший приводится без каких-либо комментариев и даже без указания автора оригинала:
Саке.
О сокровищах бесценных
Что там хочешь говори –
Не ценней они, чем саке,
Сладкой саке чарки три.
О каменьях самоцветных,
Что блестят во тьме ночной,
Не толкуй… Мне только б саке
Выпить крепкой и густой.
Много есть путей различных
Для услады в мире сем,
Но какой из них сравнится
С саке – сладостным питьем?
Всей душою ненавижу
Благонравного глупца,
Что не пьет в тоске и горе
Саке – доброго винца.
Если б мне не человеком
Быть, а чем-нибудь другим,
Я для саке бы кувшином
Стать хотел – ничем иным.
Вот бы славно насосался
Благородным я питьем –
И тоску свою забыл бы,
Весь бы мир мне нипочем!..
Ведь недаром же издревле
Саке «мудрецом» зовут,
Если все ее – будь глупый,
Будь хоть мудрый – ловко пьют.
И, как дважды два – четыре,
В дни глубокой старины
Семеро мудрейших в мире
Были в саке влюблены.
На странице 15 Позняков признается:
«Чтобы дать понятие о характере поэзии Маньо-сю, предлагаю несколько моих переводов или, вернее, переложений, ибо переведены они, как уже выше сказано, не прямо с японского, а сделаны частью с немецкого стихотворного перевода, частью с русского дословного подстрочника».
III. Анна Глускина, 1971 год
В трехтомнике «Манъёсю» Анна Глускина приводит «Гимн вину», но не из тридцати, а из тринадцати песен, и не Отомо Якамоти, а царедворца Отомо Табито.
338-350
Тринадцать песен, прославляющих вино,
сложенных генерал-губернатором Дадзайфу
царедворцем Отомо Табито
[«Гимн вину»]
338
О пустых вещах
Бесполезно размышлять,
Лучше чарку взять
Хоть неважного вина
И без дум допить до дна!
339
В древние года,
Дав название вину
«Хидзири», или «Мудрец»,
Семь великих мудрецов
Понимали прелесть слов!
340
В древние года
Семь великих мудрецов,
Даже и они,
Все мечтали об одном –
Услаждать себя вином!
341
Чем пытаться рассуждать
С важным видом мудреца,
Лучше в много раз,
Отхлебнув глоток вина,
Уронить слезу спьяна!
342
Если ты не будешь знать,
Что же делать, что сказать,
Из всего, что в мире есть,
Ценной будет вещь одна –
Чарка крепкого вина!
343
Чем никчемно так, как я,
Человеком в мире жить,
Чашей для вина
Я хотел бы лучше стать,
Чтоб вино в себя впитать!
344
До чего противны мне
Те, что корчат мудрецов
И вина совсем не пьют,
Хорошо на них взгляни –
Обезьянам, впрямь, сродни!
345
О, пускай мне говорят
О сокровищах святых, не имеющих цены,
С чаркою одной,
Где запенилось вино,
Не сравнится ни одно!
346
О, пускай мне говорят
О нефрите, что блестит, озаряя тьму ночей,
Но, когда мне от вина
Сердце радость озарит,
Не сравнится с ней нефрит!
347
Если в мире суеты
На дороге всех утех
Ты веселья не найдешь,
Радость ждет тебя одна:
Уронить слезу спьяна!
348
Лишь бы на земле
Было счастье суждено,
А в иных мирах
Птицей или мошкой стать,
Право, все равно!
349
Всем живущим на земле
Суждено покинуть мир.
Если ждет такой конец,
Миг, что длится жизнь моя,
Веселиться жажду я!
350
Суемудрых не терплю,
Пользы нет от них ничуть,
Лучше с пьяницей побудь,
Он, хотя бы во хмелю,
Может искренне всплакнуть!
«Манъёсю», т. 1, М.: Гл. ред. вост. лит-ры, 1971 г (пер. А. Е. Глускиной), сс. 195-197
«Манъёсю», т. 1, М.: ООО «Изд-во АСТ», 2001 г (пер. А. Е. Глускиной), сс. 184-186
Итак, Анна Глускина приводит практически те же стихи, что и предыдущие переводчики. Однако их всего тринадцать и принадлежат они другому выдающемуся поэту своего времени, царедворцу Отомо Табито. В примечании к 315 стиху Анна Глускина сообщает:
«Отомо Табито (665-731) – один из пяти лучших поэтов Манъёсю, был придворным чиновником, занимал высокие должности при дворе, но подвергся опале и долгие годы прожил в ссылке на острове Кюсю, только под конец жизни, в 730 г., ему было разрешено вернуться в столицу, где он и умер. Был другом Яманоэ Окура. Из его поэтических произведений наибольшей известностью пользуется цикл песен «Гимн вину», в них он высмеивает буддийских и конфуцианских книжников. В его поэзии, так же как в поэзии Окура, есть следы влияния китайской поэзии. Он был очень образованным человеком, знал прекрасно китайскую литературу, писал китайские стихи. Табито – зачинатель сатирического жанра в японской поэзии. В «Манъёсю» — одна его нагаута и 76 танка».
«Манъёсю», т. 1, М.: Гл. ред. вост. лит-ры, 1971 г (пер. А. Е. Глускиной), с. 553
Непосредственно к циклу Анна Глускина пишет следующее примечание:
«Эти 13 песен (338-350), восхваляющие вино, иногда переводимые как «Гимн вину», — наиболее известные сочинения Табито, создавшие ему славу. Они были сложены во время пребывания его на острове Кюсю в провинции Цукуси уже после смерти его жены (т. е. после 728 г.; точная дата неизвестна).
Одни считают эти песни подражанием китайскому поэту Тао Цяню, другие видят в них желание Табито утешиться вином после смерти любимой жены. Третьи считают, что в этих песнях Табито высмеивает буддизм и конфуцианство. В издании же «Манъёсю» обществом Ниппон-Гакудзюцу синкокай (Manyoshu, Tokyo, 1948) они характеризуются как «серия анакреонтических песен, выражающих эпикурейскую философию». Однако нам представляется, что в этом цикле Табито под предлогом восхваления вина не только издевается над конфуцианством и буддизмом, но и подвергает критике официальную политику японского императорского двора того времени, покровительствовавшего буддизму и конфуцианству».
«Манъёсю», т. 1, М.: Гл. ред. вост. лит-ры, 1971 г (пер. А. Е. Глускиной), с. 555
Итак, после долгих поисков формулировка первой загадки Астона и Глускиной звучит следующим образом:
почему оба переводчика столь убедительно противоречат друг другу,
как в количестве песен «Гимна вину»,
так и в их авторстве?
Причем каждый ссылается на японские первоисточники, а в качестве автора «Гимна» приводит не рядового, а одного из пятерки лучших древних японских поэтов. Почему Анна Глускина, как более поздний переводчик, никак не объясняет столь разительного расхождения в приводимых фактах? Ведь она прекрасно знала труд Астона и в предисловии к своему переводу писала: «Так, известное место уделено «Манъёсю» в антологиях и в общих работах по истории японской литературы у Л. Рони, В. Г. Астона…» («Манъёсю», т. 1, М.: Гл. ред. вост. лит-ры, 1971 г (пер. А. Е. Глускиной), с. 21). Вся беда в том, что не уделив в свое время внимания на объяснение разночтения, это «известное место» превратилось в одно из туманных, неясных и сомнительных мест перевода «Манъёсю» на русский язык, которых более чем достаточно и без этого.
«9» декабря 2010 г Игорь Шевченко
г. Дубна
© Copyright: И.А.Шевченко, 2010
Свидетельство о публикации №110120907234